Самурай - Ирина Оловянная Страница 19

— Не знаю. Может быть, он тоже не читал ваш устав. Иначе не стал бы заключать союзный договор.

— Чем тебе не нравится наш устав?!

Сдержаться лейтенанту было тяжело, но он старался.

— Он вам и самому не нравится, по крайней мере последние два дня. А чем он не нравится мне, я вам скажу после того, как прочитаю.

— А чем он мешает при заключении договоров о союзе?

Еще один раунд борьбы с самим собой — мальчишка покусился на великие незыблемые ценности! Но лейтенант был достаточно умен, чтобы знать, что криком ничего не докажешь. Придется ему искать аргументы и убеждать меня в своей правоте. Ну пусть попробует. Кремонских детей, наверно, легко убедить в чем угодно. Со мной так не получится.

— Ну тот, кто обманывает и подставляет своих, наверняка не станет держать слово, данное чужому. Я недавно стал считать Кальтаниссетта своими, раньше все время что-то мешало, но когда меня похитили, точно знал, что меня будут искать и вытаскивать. Хотя фактически я им никто.

— Хм, ты не такое уж плохое вложение капитала.

— Может быть, но я думаю, любого бы искали. Просто для того, чтобы впредь не повторялось или чтобы повторялось пореже. А с вашими, получается, можно делать все, что угодно, их никто не защитит.

— М-м, мне это никогда не приходило в голову. Я всегда думал, что сдаться — значит потерять честь, а тогда и жить как-то незачем.

— Вы не сами так думали, вас в этом долго убеждали. Причем убеждали со своими довольно грязными целями, и делали это люди, которые произносят слово «честь» с мерзкой ухмылочкой.

— И какие же это грязные цели?

— Ну это очень просто: убедить людей, которые вам ничего не должны, в том, что они ваши вечные неоплатные должники. И заставить их действовать соответствующим образом.

— Хорошо, я тебя понял. Извини, мне надо подумать.

— Угу, только не вздумайте нарушать слово, которое вы дали Торре, а то я в вас разочаруюсь.

— Какая разница, когда я умру? Сейчас или через пару месяцев после обмена пленных?

— Э-э, что у вас всех-всех расстреляют?

— Офицеров — да. Солдат — нет. У вас селенитовые шахты, у нас — терраформирование на Южном континенте.

— Понятно. Терраформировать тоже можно по-разному. — Я привстал. — Лейтенант Веррес, я даю вам свое слово, что приложу все усилия для того, чтобы вас не вернули клану Кремона, если вы сами этого не захотите!

— Что ты можешь сделать? — грустно улыбнулся лейтенант.

— Вы имели возможность убедиться, что не так уж мало, — парировал я, валясь обратно в постель.

О, черт, мне действительно надо лежать!

Лейтенант с тревогой посмотрел на меня:

— Ты как?

— Ничего. В самом крайнем случае мне вырастят новое легкое и пересадят.

— Не набивайся на это.

— Не буду.

После такой тяжелой работы: встать, дать слово чести и повалиться назад — надо как следует поспать. Так что оставить в покое лейтенанта было несложно.

Проснулся я потому, что со мной что-то такое медицинское делали. Пришлось дышать какой-то гадостью, да еще и Мама Маракана выругала:

— Сказано тебе: не вставай!

Потом пришел очень сердитый Торре:

— Теперь ты рвешься на тот свет! Ты, между прочим, не пленный. Выдеру!

— Хорошо быть пленным, — прохрипел я, — я не думал, что это так серьезно.

— Не пугайте ребенка, майор Торре! — решительно встала на мою защиту Мама Маракана. Ее глаза метали такие молнии!..

— Его напугаешь, — проворчал майор, отступая на заранее подготовленные позиции, — придется позвать вашего сыночка.

— Позовите, — прошептал я, помогая ему углубить окопы до полного профиля, — еще зимой хотел посмотреть, так не дали.

Теперь я знаю, кто самый главный человек в Джильо-Кастелло.

Меня отвезли обратно в палату.

— Это вы подняли тревогу, чтобы я не загнулся? — спросил я лейтенанта все тем же хриплым шепотом.

— Ну да.

— Спасибо.

— Брось, кто иначе спасет мою шкуру?

— Хм.

Умирать он больше не хочет. Это хорошо, но теперь я обязан его спасти, иначе я стану предателем, как эти чертовы кремонские генералы. Плохо только, что я лежу пластом и голосок у меня… Возможности нулевые.

Хорошо, что Алекс с Лео не утерпели и пришли сообщить мне, какой я идиот! Выслушав все, что мне причиталось, я показал, что совсем не могу говорить, и сделал движение, как будто пишу. Мне сразу же подсунули блокнот и ручку. Я начал писать: «Заткнитесь и читайте молча! Кремона расстреливает всех офицеров, вернувшихся из плена. Я обещал лейтенанту Верресу, что его не отдадут. Попросите от меня Торре, чтобы его не включали в список пленных, а если он откажется, взломайте, черт вас побери, список и уберите его оттуда! Попробуйте спасти остальных. Через профессора или синьора Мигеля!»

— Понятно, — нахмурил брови Лео, переглянувшись с Алексом, — не волнуйся.

— Лежи, разрази тебя гром! — велел Алекс. — Утром придем и расскажем, что у нас получилось.

Поздно вечером пришла Лариса, решила всю ночь бдеть у моей постели. Протестовать не было сил.

* * *

Как мне надоело это замкнутое пространство госпиталя, спрятанного на нижнем этаже огромного подземного бункера, в котором может прожить некоторое время все население Кастелло.

Утром пришла добрая тетя Марта со своими страшными шприцами и обрадовала нас, что мир заключен, бегающую по джунглям роту частью перебили, частью переловили, так что уже можно выбираться на поверхность. Нашла кого радовать, лейтенант помрачнел, а я забеспокоился: успели ли ребята сделать то, о чем я их просил?

Раненых, впрочем, вытащат на поверхность в последнюю очередь: естественно, случись что, нас будет сложно быстро затолкать обратно.

После завтрака ко мне со скандалом прорвались Алекс и Лео. Пока Лео держал дверь — с той стороны в нее стучалась Мама Маракана, Алекс протянул мне блокнот с записью: «Торре не возражает, остальные глухо, нет связи». Я кивнул. Лео отскочил от двери и еле успел поймать Маму Маракана, едва не упавшую на пол нашей палаты. Она быстро обрела свое медицинское достоинство.

— Брысь отсюда! — повелела она ледяным тоном.

Лейтенант откровенно веселился, я тоже. Ребята изобразили на лицах самое виноватое выражение и испарились. Зря я веселюсь, рассердившаяся Мама Маракана может не пустить их ко мне еще раз. И что мы тогда будем делать? То есть они-то как-нибудь переживут, а я?

— Стараешься помалкивать? — спросила Мама Маракана.