Гарнизон - Игорь Недозор Страница 19

Во всем помещении оставалось только полдюжины больных и два медбрата — оба местные уроженцы из числа караванщиков, заболевших в дороге и, как тут водится, оставленных своими караван-баши на произвол судьбы. Исцелившись, они так и остались при больнице. И хотя так толком язык пришельцев и не выучили, но компенсировали свою воистину средневековую темноту редкостным трудолюбием и почти мистическим преклонением перед главврачом. То есть им, Тупиковым Гэ Рэ, который, видимо, казался им чем-то вроде жреца или мага.

Ну а раз вроде нет серьезных больных, новых пациентов тоже не ожидается, то можно вернуться к работе, порученной шефом (так Тупиков звал Макеева — не князем же, в самом деле, титуловать майора), — написанию учебника по медицине.

Гена разложил перед собой аккуратно нарезанные листы газетной бумаги, макнул перо в чернильницу, привычно пожалев об оставшихся в ином мире шариковых ручках, как вдруг услышал за спиной грубоватый смешок.

Признаться, первой, пришедшей в голову, была мысль о ПМ, давно валявшемся без толку в ящике стола.

— Ну, старшина, как, принимать страждущих больных будем?

Тупиков мысленно выругался.

Манера командира взвода быстрого реагирования являться в гости бесшумно и наслаждаться эффектом бесила не только его одного.

— Заходите, Виктор Петрович, присаживайтесь, — тем не менее вежливо предложил Тупиков, внутренне подавляя позыв вытянуться перед старшим лейтенантом по стойке «смирно». — На что жалуемся?

— На Аргуэрлайл, — коротко бросил Шмаков.

— Ну, это, увы, неизлечимо, — ответил бывший старшина шуткой на шутку пациента.

— Да понятное дело… — криво ухмыльнулся взводный. — Но от простых-то болезней медицина наша чем-то может помочь?

«Неужто венерологию поймал наш герой?» — с неожиданным злорадством подумал главврач.

— Голова что-то стала кружиться и болеть, приступы временами — как в тиски башку зажали! И в ушах не то чтобы звенит, а как будто… шепчется кто-то. Знаешь, как… ну, не знаю, вот мыши летучие так пищат, слыхал когда-нибудь? Еле-еле слышно, а как будто… И еще — чувство временами такое нехорошее, будто смотрит на тебя кто. Нехорошо так смотрит. Помню, так в Афгане бывало, когда «духи» тебя выцеливают из «зеленки»… Может, думаю, контузия разыгралась… А? Что посоветуешь, лепила?

— Что посоветую? — Гена сжал губы. — Посоветую, Виктор Петрович. Просто надо бросить курить ту дрянь, которой вы дымите как паровоз.

— Так и знал… — фыркнул старлей. — Дрянь у тебя в голове, а я анаши этой мешок уходил еще когда парился под Гератом — и ни в одном глазу. А анаша та была со здешней не сравнить — термоядерная! И вообще, ты, салага, этого не поймешь, потому что настоящей войны не нюхал. А я вот был в таких делах, что без травки бы точно свихнулся! Знаешь, как после боя трясет и корежит? Так что «мотор» твой вот-вот сдохнет. А затянулся пару раз — и отпустило.

Тупиков в ответ лишь молча развел руками, показывая всем видом, что, дескать, мое дело предупредить…

— Ладно, пан доктор, — вздохнул офицер, — видать, и в самом деле медицина наша только банки ставить умеет. Эх, не догадались наши начальники хоть одного нормального военврача в дивизион запихнуть, да кто ж знал…

— Раз вам медицина наша не нравится, то сходите к шаманам или в храм Грайни, — почему-то потупившись, ответил Гена. — Может, они чего посоветуют.

— Ага, посоветуют, — фыркнул спецназовец. — Шаманы завывать начнут да чертей своих гонять. А грайнитки эти зеленые посмотрят, как Ленин на буржуазию, да и скажут так, губки кривя: ты, дескать, много людей убил, а детей ни одного не сделал — оттого Хозяйка Жизни на тебя и сердится. И вообще, на тебе печать какая-то стоит… Детей, ха! Я, что ли, виноват, что ни одну здешнюю шлюшку не обрюхатил?

— Подательница, — механически поправил медик.

— Чего? — наклонился к нему Шмаков.

— Подательницей Жизни ковен Грайни зовет свою небесную покровительницу.

— Да по мне хоть подательницей, хоть продавщицей, хоть кладовщицей, — махнул рукой Шмаков. — Дел мне только все это запоминать…

— А что за печать-то? — переспросил вдруг Тупиков, потому как смутно припомнил что-то такое, связанное с печатью, что мелькало в разговорах грайниток.

— Я-то откуда знаю? — раздраженно передернул старлей плечами. — Ладно, медицина, уж если посоветовать толкового все равно не сможешь, так, может, хоть лекарства дашь?

— Это какого? — встревожился Гена, ибо лекарства были его настоящей головной болью — куда там выдуманной шмаковской.

— Какого-какого? Будто сам не знаешь? Того, которое вы, доктора, глушите почем зря, — осклабился гость. Ну, в соответствии с эмблемой. — Он довольно невежливо ткнул пальцем в ворот песчанки с латунными значками мед службы. — Знаешь, как ее называют? Змея в стакане, ха! Короче, спиртяшки не плеснешь?

И каким-то непонятным чутьем старший лейтенант выразительно посмотрел в сторону тяжелого резного шкафа, где бывший санинструктор как раз недавно поставил большую двухлитровую бутыль настоящего девяностоградусного спирта — тройной перегонки, дважды профильтрованного через толченый древесный уголь и вымороженного в больничном леднике. И не далее как завтра с утра он собирался приступить к приготовлению на этом спирте настоя специально подобранных им степных лечебных трав. Так что покушение на его сокровище вызвало неподдельное возмущение медика.

— Вам, Виктор Петрович, пить нельзя, — как можно тверже выговорил Тупиков, стараясь смотреть прямо в глаза.

— Так и знал… — сказал спецназовец, поднимаясь. — Ну и медицина у нас, прямо как в том анекдоте. «Гиви, почему ты нэ пьешь?» — «А мне доктор запрэтил…» — «Вах, ну дай йему сто рублэй, он тэбе разрэшит!» Ну бывай, клистирный командир. — И внушительно хлопнув Тупикова по плечу (оно враз заныло), он покинул кабинет октябрьского главврача.

Спустившись с каменного крыльца, Шмаков зло сплюнул.

Да чего тут ходить вокруг да около! Чертов салага ведь ни в чем не виноват. Это ему, матерому бойцу, стыдно прятать голову в песок.

Не в контузии и даже не в плане дело. И самое лучшее пойло тут не поможет!

Потому что печать на нем и в самом деле стоит — поставленная кем-то или им самим, его буйной и жестокой жизнью — неважно уже…

Перед внутренним взором старшего прапорщика как в живую встал тот вечер…

Тогда, полгода назад, их взвод стал лагерем неподалеку от селения, название которого он уже запамятовал — у него была вообще дрянная память на эти идиотские здешние имена и названия.

Макеев тогда после спора на совещании решил поставить возомнившего о себе много летеху на место и выгнал на внеочередные учения. Спор, кстати, был из-за этих чертовых баб-амазонок, которым все же решили выдать земное оружие.

Изо всех лишь Шмаков высказался против, да еще имел неосторожность что-то ляпнуть про «обезьяну с гранатой» и дикарей.