Прилив победы - Дэвид Аллен Дрейк Страница 19

МЕСОПОТАМИЯ

Весна 533 года н.э.

— Какие проблемы, друг? Ты болен? — спросил Велисарий. — Ты ни разу не пожаловался с тех пор, как мы покинули Ктесифон.

Ситтас весело улыбнулся. Он прочно упер ноги в стремена, затем приподнял свое огромное тело с седла, повернулся и осмотрел следующую за ними армию.

— Жаловаться? — спросил он. — Почему я должен жаловаться? Боже праведный, только посмотри, сколько их!

Велисарий повторил маневр Ситтаса, только со значительно большей ловкостью. Армия, которая следовала за ними, казалось, покрывала всю долину. Неопытным лазам — таким, как у крестьян, которые наблюдали за ними из относительной безопасности своих хижин, — армия покажется нашествием саранчи. И, с точки зрения крестьян, такой же нежеланной. Да, император Хусрау обещал заплатить за весь урон, который нанесет мирным жителям армия во время марша. Но крестьяне Месопотамии с высоты тысячелетнего опыта смотрели на императорские обещания со скептицизмом, которому позавидовало бы большинство греческих философов.

Велисарий без труда разглядел внутренний порядок в том, что казалось хаосом.

Персидские дехганы Куруша, в количестве пятнадцати тысяч человек, удерживали позиции на престижном левом фланге. Они находились там с тех пор, как основные силы армии вышли из ворот Ктесифона и стали собирать подразделения, поджидавшие за пределами города. Вообще-то их готовность к бою сейчас не имела смысла, так как не было опасности удара по флангу здесь, в Месопотамии. Но персидская аристократия высоко ценила свою честь и поддерживала боевой порядок.

Собственные подразделения Ситтаса, десять тысяч тяжеловооруженных катафрактов из Константинополя и Анатолии, составляли правый фланг армии. Какое бы недовольство они ни испытывали до сих пор, это компенсировалось их бдительностью и готовностью в любой момент удержать разбойников из пустыни. Хотя ни один арабский разбойник в здравом уме не станет атаковать такую армию, даже если бы у Велисария не было собственных арабских отрядов, двигавшихся вместе с катафрактами.

Велисарий улыбнулся, но вскоре его взгляд остановился на центре армии. Катафракты и дехганы были знакомы римскому полководцу. Они доминировали в военном деле в Восточном Средиземноморье на протяжении нескольких веков. Новыми были подразделения, маршировавшие в центре. Совсем новыми.

Ситтас тоже добрался до них. Но, в отличие от Велисария, в его взгляде не было ни удовольствия, ни удовлетворения.

— Самая большая глупость, черт побери, которую я когда-либо видел, — проворчал он.

— Слава Богу, — вздохнул Велисарий с очевидным облегчением. — Пожаловался! А то я уже начинал серьезно беспокоиться о твоем здоровье.

Ситтас фыркнул.

— Я только надеюсь, что ты прав — насчет этого твоего… как там его?

— Густава Адольфа [11]. — Велисарий уселся в седло и теперь смотрел вперед. Он увидел достаточно, а стоять, развернувшись в стременах, было неудобно. — Густав Адольф, — повторил он. — С армией, построенной в большей или меньшей степени так, как эта, он разбил почти всех противников. У большинства из которых были армии, в большей или меньшей степени напоминающие силы малва.

Ситтас снова фыркнул.

— В большей или меньшей степени. В большей или меньшей. Это не больно-то наполняет меня уверенностью. А разве его не убили в конце концов?

Велисарий пожал плечами.

— Да, когда он руководил сумасшедшим кавалерийским броском во время последнего сражения — которое, кстати, выиграла его армия, несмотря на то что король погиб на поле брани.

Велисарий хитро улыбнулся. Мгновение он испытывал искушение повернуться назад и посмотреть на своих телохранителей. Он был почти уверен, что, услышав, как их главнокомандующий называет «сумасшествием» рискованную вылазку, Исаак и Приский просто светятся торжеством.

Но он поборол искушение. Несмотря на то что он любил подзуживать Ситтаса из-за его закоренелого, неисправимого консерватизма…

«Проклятый динозавр», — пришла саркастическая мысль от Эйда.

…Велисарию также требовалась уверенность катафракта. Поэтому он сказал:

— Ты уже согласился, Ситтас — или нам нужно возобновлять этот спор? — что тяжеловооруженная конница не может противостоять на поле брани пешим стрелкам. Ряды конницы обязательно будут сломлены.

— Да, я знаю. Но это не значит, что мне должна нравиться эта идея. — Он поднял толстую руку — словно пытаясь защититься от нежелательной лекции. — И, пожалуйста, не надо мне снова рассказывать о Моргартене, Люпене и Морате и всех остальных местах с языческими названиями, где твои драгоценные шведские пикинеры в будущем выстоят против конницы. Меня уже тошнит от этих рассказов.

Ситтас постарался как можно точнее сымитировать интонации Велисария.

— «Когда стрелки перемежаются крепко удерживающей позиции пехотой, которая защищает их, пока они перезаряжают оружие, они разобьют любую конницу, которая выступит против них». Отлично, отлично, отлично. Я не стану спорить по этому вопросу. Хотя должен заметить, что это до тех пор, пока пехота не струсила и не бросилась бежать, — на этом месте в голосе Ситтаса прибавилось энтузиазма. — А когда пехотинцы видят, как на них с грохотом несутся катафракты, удается устоять лишь немногим.

Снова пришел ментальный импульс от Эйда.

«Упрямый, как бык. Лучше врежь ему разок или два. Или он весь день будет в мрачном настроении».

Хотя Велисарий пришел к тому же выводу, он решил не врезать, а объяснить. Хотя его следующие слова, возможно, прозвучали слишком поспешно.