Запретный мир - Илья Новак Страница 19

Спальня. Неприбранная постель, стол, стулья, шкаф. Левенгук открыл его. Аккуратно развешанная одежда, на отдельной полочке – книжки в дешевых аляповатых обложках. На верхней изображен низколобый молодец в обтягивающих бриджах, с волосатой грудью, неестественно раздутыми мышцами и лицом, несущим на себе печать такой гипертрофированной мужественности, какой во всем чудесном многоликом Мироздании и быть не может. К его ногам льнула полуобнаженная блондинка с такими вторичными половыми признаками, что их вполне должно было бы хватить на трех блондинок поскромнее. Блондинка со страхом смотрела в сторону зловещего человека в черном плаще, с жутко злодейской физиономией – именно в этого человека волосатый парнище как раз примеривался запустить огромнейшим топором.

Вытянутое скорбное лицо фокусника не явило миру никаких чувств и раздумий. Он молча закрыл шкаф, вышел из спальни и заглянул на кухню.

Вот тут глаза Левенгука блеснули с мрачным удовлетворением. Фокусник увидел шляпу и, не обращая уже ни на что более своего внимания, шагнул к ней, присел на корточки и заглянул внутрь.

Какое-то время в кухне ничто не двигалось.

Антон Левенгук внимательно рассматривал цилиндр.

Из-под стола серый крыс внимательно рассматривал Антона Левенгука.

Зигрия Матхун был своего рода уникальным явлением для Кабуки и мира Цилиндра – потому в основном, что являлся чересчур женоподобным или женственным, как говорили некоторые (перед этим проверив, заперты ли все окна и двери, и настороженно оглядевшись).

Обилие волос на лице у мужчины здесь считалось чем-то не очень приличным и некрасивым, все равно как покрытые волосами ноги у женщины в каком-нибудь ином пространстве. Начхав на условности, Матхун давно отрастил себе клочковатую бородищу, которую имел привычку дергать в минуты душевного волнения.

Чрезмерное употребление спиртных напитков считалось привилегией женщин, мужчинам же оставалось либо терпеть, либо пытаться разными способами противостоять этому; ходила даже поговорка, что пьяный мужик – хуже тотальной войны с использованием огненных катапульт. Подгулявшие женщины вызывали в лучшем случае добродушное снисхождение к маленьким человеческим слабостям, а в худшем – насмешки и сопровождавшиеся похлопыванием по плечу высказывания типа «Где это ты набралась, сестрица?». А к подгулявшему мужчине относились не иначе как с брезгливым омерзением.

Безразличный к мнению общественности, Зигрия мог напиваться двое-трое суток кряду, к собственному удовольствию и всеобщему изумлению.

Мужчины зачастую отличались большей чистоплотностью – соискатель аррского трона вечно ходил липкий и замусоленный, как неоднократно переданный из рук в руки окурок.

Мужчины – чаще женщин – любили детей, Матхун же их недолюбливал. Справедливости ради следует отметить, что, кроме того, он плохо относился к животным (хотя сам и напоминал только что выползшего из разгромленного улья пьяного от меда медведя-шатуна), а также к женщинам, кролям и вообще почти ко всем, кто попадался на его жизненном пути. Ну и, кроме того, исходя из своей природы, именно женщины Цилиндра, как правило, с большей благосклонностью принимали всякого рода сальности, пошлости и грубые намеки на межполовые, как здоровые, так и извращенные, отношения. И тут он являлся исключением, ибо был, во всех смыслах этого слова, брутален.

Последние двое суток прошли с переменным успехом, но, в общем, скорее удачно. Его люди (из того, что у Матхуна именовалось принципами, он предпочитал набирать помощников мужского пола, впрочем с исключениями) разгромили отряд младшей сестрицы Вессантры. Хотя самой Вес удалось скрыться благодаря помощнице Савимур, известной в Арре воительнице-профессионалке и бретерше. Остальных женщин, их мужей и детей под надежным эскортом спровадили назад в Арру. Убивать их не было смысла, а в качестве заложников они могли еще пригодиться. Команда Матхуна отделалась всего одной потерей, да и то незначительной.

Путь к Стопе Санчи лежал через Недотычки. С теми подручными, которые не потребовались для сопровождения пленных, Матхун прибыл в столицу Западной области, намереваясь там отловить сестрицу и ее сводную сестру.

Сделав трактир «Бражник» своей штаб-квартирой, Зигрия Матхун сидел теперь за столом возле дверей напротив Гладии Хахмурки. Эта особа внушала трепет всем, кто знал о ее прежней жестокой профессии. Сейчас она являлась главной помощницей Матхуна, и прежние навыки партизанско-диверсионной работы ей очень помогали.

Хамелеоны тем временем попарно бродили по городу, выискивая Вессантру с Савимур или какие-нибудь их следы. Они имели четкие указания: при обнаружении беглецов не нападать, не светиться, а одному продолжать слежку, второму же бежать со всех ног – или лап – в трактир.

С утра Зигрия успел влить в себя уже три полные кружки медовой браги концентрированной крепости, и теперь его глазки маслено блестели, а пухлые губы лоснились. Это не встречало одобрения у Хахмурки, смуглой худой брюнетки со строгим лицом и таким же нравом. То, что ближайшей его помощницей являлась все же баба, – одно из неудобств, которые Матхуну приходилось терпеть в этом мерзейшем из миров.

Мужики не годились для подобной должности. Они чересчур поддавались слепой панике и эмоциям, выбивающим из колеи в ответственные моменты. Вот хамелеоны из них получались отменные, видимо, природное непостоянство мужской натуры способствовало метаморфозам.

Зигрия Матхун отхлебнул из кружки, вспоминая Посвященную Шанго и ее колдовской артефакт под названием метаморфизатор, с помощью которого она совершила обряд превращения. Обряд, как и все обучение в Стопе под руководством жриц, был обставлен соответствующими ритуалами и церемониями. А по сути, Шанго лишь создавала группу приверженцев и старалась расставить их на ключевые посты в Кабуке.

– Мы не нашли труп, – процедила Хахмурка, которая всегда цедила, а не разговаривала нормальным голосом, что являлось рецидивом, оставшимся от прежней профессии. Она неодобрительно покосилась на шефа, как раз прикладывавшегося к четвертой расчудесной кружке медовой браги, и закончила: – А труп должен быть.

Зигрия с громким звуком поглотил треть находившейся в кружке жидкости и глянул на порученицу. Гладия, чопорно оттопырив мизинец, маленькими глоточками пила шоколадный глинтвейн из крохотного стаканчика.

– А што тебя так гнететь, «благословенный свет очей моих»? – осведомился он и отрыгнул со звуком, каким сопровождается поднявшийся из недр топкого болота и лопнувший на поверхности грязевой пузырь.

В детстве Матхуна воспитывал строгий учитель изящной словесности, знаменитый поэт Сизокрыл Лютня. Он заставил ученика от корки до корки проштудировать «Антологию Од и Поэм Бардов Междулужья». Поскольку это была единственная книга, которую Зигрия осилил за всю свою полнокровную насыщенную жизнь, то многие метафоры, иносказания и созвучия намертво въелись в его мозг. Цитаты выскакивали из Матхуна совершенно неожиданно, как непослушные мерзкие бесенята. Это крайне раздражало Гладию Хахмурку – и потому не могло не радовать Зигрию.