Цвет крови - черный - Владимир Брайт Страница 19

– Ты же говорил, что мы никуда не…

Он не позволил ей закончить:

– …не пойдем. И главное, помни: что бы ни случилось, не отпускай мою руку.

Лучница отчаянно хотела вернуться назад, на летающий остров, но без помощи Толинеля ей этого не сделать Поборов естественное желание освободиться от опеки, Ита сочла за лучшее подчиниться приказу. В следующий раз она будет держаться подальше от сумасшедшего художника, но сейчас полностью зависит от него. И значит, хочешь не хочешь, придется терпеть его прихоти.

Спутникам не понадобилось много времени, чтобы спуститься с холма, достигнув пылающей постройки на окраине деревни. Несмотря на то что огонь перекинулся на крышу, нетрудно было догадаться, что перед ними кузница.

Большой человек, судя по всему кузнец, раскачивался из стороны в сторону, сидя на корточках. Его большие натруженные руки с такой силой сжимали голову, словно он собирался раздавить собственный череп. При этом кузнец издавал звуки, больше похожие на хрип смертельно раненного зверя, чем на внятную человеческую речь.

Присмотревшись внимательнее, Ита заметила неподалеку несколько аккуратно сложенных в ряд трупов. Нетрудно было догадаться, что это семья кузнеца. Странно было другое. Как смог выжить мужчина? Судя по бушующему огню, убийцы покинули страшное место не больше получаса назад. Значит, кузнец находился поблизости. Почему он не умер как мужчина, пытаясь защитить самое дорогое – семью?

Первым порывом Иты было спросить об этом художника, но затем она передумала. Если захочет, скажет сам. Ведь для чего-то он привел ее сюда?

Расчет оказался верным. Спустя несколько минут она узнала ответы на все заданные и незаданные вопросы.

Не доходя до места трагедии тридцать – сорок шагов, Толинель остановился.

– Дальше идти нельзя.

Ита не стала спорить. Во-первых, в этом не было смысла, а во-вторых, ей не хотелось. Мертвые взрослые – это одно, дети – совсем другое.

– Кочевники пришли с юга. – Толинель говорил тихо, так, будто боялся привлечь внимание убитого горем мужчины. – Дикие племена, для которых нет ничего святого. Убивать, грабить и насиловать – их призвание. Они не умеют жить по-другому. Смерть, своя ли, чужая ли, для них ничего не значит. В бесчувственных пожирателях падали больше сострадания, чем в этой безумной орде. У кочевников существует поверье, согласно которому кузнец – «избранный человек». Тот, кто делает оружие, неприкосновенен. Но правило распространяется только на него одного. Семья ни при чем.

– Это глупо…

– Мир сам по себе жесток и глуп.

– Но не до такой же степени!

– Поверь мне на слово, это еще не предел.

Ита не стала задавать уточняющих вопросов и углубляться в тему.

– Ладно, поверю…

– Кочевники не убили кузнеца, поэтому глаза несчастного человека видели страшные издевательства над женой и мучительную смерть детей. Он мечтал ослепнуть – и не мог. Хотел умереть, но, связанный по рукам и ногам, оказался бессилен. Его разум был достаточно крепким, чтобы выдержать нечеловеческие испытания. И потому не нашел успокоения даже в безумии. После всего случившегося у кузнеца не осталось ничего, кроме ненависти. Черная королева завладела его душой без остатка.

Произнеся последние слова, Толинель вновь закрыл ладонью глаза спутницы, а когда через мгновение оторвал, они оказались на прежнем месте.

Не изменилась даже поза, Ита по-прежнему лежала. Если бы не картина происшедшего, настолько ярко запечатлевшаяся в памяти, лучница могла подумать, что ей все померещилось.

– Почему ты не помог несчастному?

– Ему уже не помочь. Лист, облетающий с дерева, можно приклеить на ветку, но это ничего не изменит.

– Никто не говорил о том, чтобы приклеить лист. Опавшую листву сжигают.

– Кузнец сгорел сам. Без чьей-либо помощи. Только прежде совершил столько зла, что с лихвой хватило на несколько тысяч жизней.

– Откуда ты знаешь?

– Это картина далекого прошлого. Не забывай, я неплохо рисую.

– Но это же не рисунок.

– Это было воспоминание.

– И?..

– Воспоминание, изображенное в цвете.

– Пусть так. – Ите не хотелось вдаваться в подробности или спорить с ненормальным художником. – А…

– При чем здесь ты?

– Да.

– Твой мужчина погиб из-за раздела территории. Дроу был охотником-одиночкой. Ничем не лучше и не хуже охотников-людей, убивающих темных эльфов из засады. Отец пал на войне. В отличие от семьи кузнеца и тот и другой обладали свободой выбора.

– Ты забываешь о главном: мужчина не имеет права отсиживаться дома во время войны.

– Я ничего не забыл. Тот, кто убивает сам, должен быть готов умереть в любую минуту.

– Хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать лишь то, что кузнец имел гораздо больше оснований для ненависти, чем ты.

– И что с того? – Ита никак не могла взять в толк, к чему он клонит.

– Ты ненавидишь ради самой ненависти. И по-другому не можешь жить. Я не знаю, почему человек, которого ты собиралась убить, подарил тебе жизнь. Может, рассмотрел в тебе нечто большее, чем фанатичную черную пешку, неистово рвущуюся в королевы. Увидел остатки былой любви, решив дать тебе последний шанс. В принципе, все возможно. Но в одном я уверен на все сто: после того как Она отвергла тебя, пешка может стать черной королевой. И если не забрать последнюю из стрел судьбы, мир накренится.

– Мы же договорились. Я отдам стрелу, после того как отомщу.

– Да, это так. Но как ты станешь жить после осуществления мечты, превратившейся в навязчивую идею?

– Как и прежде.

– Сомневаюсь.

– Имеешь полное право. Мы закончили, или?..

– Будем считать, да, – произнес вслух печальный художник, а про себя подумал: «Хрустальный Принц обязан был разрубить этот запутанный узел противоречий, пока у него была возможность. А теперь уже поздно что-либо менять».

Слишком поздно.

Пешка вышла на финишную прямую. Последний рывок – и она королева. Чудовище в образе женщины, для которого не существует чужих и своих, белых и черных, плохих и хороших. В конечном итоге ослепленное безумием чудовище уничтожит всех без разбора. А когда не останется никого, возненавидит себя так сильно, что мир содрогнется до самого основания…

Никогда прежде предчувствие не обманывало Толинеля. Не подвело оно его и на этот раз.

Пешка и вправду достигла последней клетки, став королевой. И познала, что значит чистая, незамутненная, абсолютная всепоглощающая НЕНАВИСТЬ.