Жесткий контакт - Михаил Зайцев Страница 19

Картина вторая, взгляд из норы – на синем холсте неба, в обрамлении рамы из сосновых корней, вертолеты. Оба два. Маленький, уже знакомый, ведущий, и большой, ведомый. Мазнули вертолеты по синей холстине и закружили двумя хищными птицами где-то вне пределов рамки из кореньев. Маленький повел большого к посадочной полянке. Антракт, есть время вздохнуть, но нету возможности. Шаман с Психом едва поместились в норе-пещерке. В щель, в глубь корневища, лезли, выдохнув из легких весь воздух, царапая грудь, бедра, ломая ногти. Влезли, замерли, прижались друг к другу, как двойняшки в больной утробе. Лишнее движение, и неминуем выкидыш.

Третий акт чудес начинался увертюрой собачьего лая. Большой вертолет выплюнул из чрева на слух целую свору служебных собак. Увертюра не предвещала оптимистического финала, лишь журчание ручейка поодаль внушало слабую надежду, что собаки не сразу обнаружат мокрые следы, ведущие к норе. И вдруг, нежданно-негаданно, добрый дух воздуха ударил в бубен! Гром! Грянул гром далече! Еще удар. Ближе! Порыв ветра. Вихрь пожелтевших еловых иголок перед глазами!

Так случается в конце лета – ничто не предвещает грозы и... О чудо! Трам-тарарам в небесной канцелярии! Воют трубы ветров, трещат ветки, заливает небо серая мгла, и вот уже звенят бубенчики первых дождевых капель.

Лай собак стих. Собачью свору проводники-кинологи срочно повернули назад к вертолетам. Первые капли дождя пали на землю, вертолеты взметнулись к серым тучам, спеша улизнуть подальше от грозового фронта. И в злобном отчаянии большой вертолет напоследок изрыгнул огонь.

Вертолетчики дали наугад несколько бесполезных и бессмысленных ракетных залпов. В местах попадания вздыбилась, разметалась комками земля, качнулись и упали сосны, зашипело пожирающее древесину пламя.

Ливень потушил очаги пожарища, ливень хлестал землю бичами капель почти сутки. Почти двадцать четыре часа форы подарила природа Шаману с Психом, и они воспользовались подарком, ушли...

– Уа-й!.. – Псих споткнулся, наступив случайно между шпалами. Замахал руками, ища равновесия в пространстве. – Уу-у, в рот пароход!!!

Псих уселся задницей на рельс, порывисто скинул с плеч рюкзак, скорчил неподражаемо обиженную рожу и потянулся руками к правому сапогу.

– Ногу зашиб? – Шаман остановился. Посмотрел на Психа, не удержался, задрал голову, посмотрел в небо.

– Кажись, копыто, это самое, подвернул... Шаман, слышь, подмогни саблю с хребтины снять, мешает нагинаться.

– Сейчас... – Шаман подошел к стенающему на рельсе Психу, помог справиться с хитрой портупеей.

– Сабля, сука, по хребту елозит, мозоль натерла, – пожаловался Псих.

– Не сабля это, а меч. Сабля, она изогнута и рассчитана на работу из седла. Прямой меч – оружие пеших. В отличие, например, от шпаги, меч тяжел, им можно и оглушить, ударив плашмя по каске, или...

– Будя лекции читать, ученый! Дерни, слышь, ногу, болит, сука.

– Сапог сними.

– Ща... Уа-й!.. Ой-е... Гляди, снял. Зырь, как пухнет, собака!

Сапог упал на насыпь справа, грязная портянка легла слева. Смердящая потом, вся в наколках стопа Психа действительно припухала в подъеме.

Шаман обошел сидящего на рельсе блатного, опустился перед ним на корточки, легонько коснулся кончиками пальцев припухлости на стопе.

– Мамочка дорогая!.. – Шаман сокрушенно покачал головой. – Не иначе, перелом или трещина.

– Во, сука, подляна, а?! – Псих склонился к ноге, ткнул татуированным пальцем в опухоль, вскрикнул. – У!.. Слышь, Шаман. Чо теперь, а? Ты меня бросишь, в натуре, как шакал? А? Кореш? Кинешь одноногого земляка подыхать на рельсах?

– На совесть давишь? – Шаман улыбнулся. – Прошлой ночью твоя очередь была спать, я дежурил, а ты, землячок, заворочался во сне и заговорил. Интересные вещи ты, братишка, рассказывал. Сначала какую-то Люсю звал. Жалобно так клянчил – «Люся, иди сюда», а потом этой, явившейся в твой сон Люсе клятвенно обещал вернуться. Красиво говорил, рассказывал своей Люсе, дескать, идешь по шпалам, вокруг ни души, кроме Шамана-бутерброда. Я, конечно, не эксперт по блатному сленгу, но чего означает «бутерброд» – знаю. Слыхал, как, собираясь сдернуть с зоны, опытные зэки агитируют бежать вместе с ними какого-нибудь лоха, чтобы, когда совсем голодно станет, скушать лопушка. Человечинка, она, говорят, сладкая...

– Шаман! – Псих попытался вскочить, но сдуру загрузил травмированную ногу и повалился на колени. – Шаман! Падлой буду, бредил я во сне! Никакой Люси не знаю! Гадом буду!..

– Уймись, Псих! Успокойся! Я тебя не брошу...

– Обзовись!

– О, черт. Смешные вы, блатные. Ей-богу, смешные... Честное пионерское, не брошу. Доволен?

– Шаман... – Глаза Психа увлажнились, губы скривились. Вид зэка, готового вот-вот расплакаться, был трогателен и жалок. – Шаман, друган! Пидором буду! Мамой клянусь! Спасешь меня, не пожалеешь! Отслужу собакой! В «шестерки» к тебе пойду... – Ой, ну вот только слез не нужно, ладно?! В «шестерки» он ко мне пойдет, видали? Ха! Давай для начала докуда-нибудь дойдем, доковыляем, а после будем считаться. О'кей?

– Не бросишь меня?..

– Нет! Хотя и стоило бы. Хорош ныть. Сейчас больно будет. Пощупаю кость, ежели перелом – постараюсь вправить. Наложим тебе шину из... придумаем, чем зафиксировать стопу, забинтуем ее, и похромаешь дальше, опираясь на меч, как на палку. Понял?

– Падлой буду, я для тебя, друган, чего хочешь...

– Хватит лирики! Стисни зубы и терпи, не мешай костоправу работать.

Часа через два они снова шагали по шпалам. К счастью, перелома у Психа не было, всего лишь вывих, правда, сильный. Конечно, темп передвижения отличался от прежнего, но все же они продолжали идти. Кое-как Псих приноровился наступать на лишившуюся сапога, перебинтованную портянкой стопу, худо-бедно, но ковыль-ковыль-ковылял. И даже разговаривал при этом.

– Слышь, Шаман, чой-то долго, это самое, тундра кругом...

– Хы! Ну и сказанул ты, приятель, – «тундра»! Тундра совершенно другая, она живая, а вокруг мертвое поле. Такое впечатление, что лес выгорел дотла, до корней, лет несколько назад, и едва-едва землица очухалась, травкой проросла. Загадка – почему шпалы и рельсы сохранились? Вопрос – почему столько дней идем и ни одного товарняка? Да и на предмет выгоревшего леса я погорячился. С чистым полем вокруг тоже загадка. Не бывает таких равнин, от горизонта до горизонта. Не должно быть.

– Шаман, а ты ваще кто?

– В каком смысле?

– Ну-у, ва-ще. Ну, это самое, раньше, до того, как тебя мусора замели, ты кем был? На что жил?

– Удивляюсь я тебе, землячок приблатненный. Насколько знаю, по вашим воровским законам западло уподобляться прокурору и копаться в чужих биографиях...

– Это самое, прощенья просим, если...

– Да ладно! Брось извиняться. Путешественник я.