Былины сего времени - Александр Рудазов Страница 18

И вот тут у Ивана в глазах мелькнуло осмысленное. Ноги его по-прежнему не слушались, подкашивались, потерянный меч был далеко… зато за спиной висел лук! Дрожащими руками княжич вынул его, положил стрелу на тетиву… и пустил ее Очокочи прямо в шею!

Страхолюд противно взвизгнул, разжал объятия и повалился набок. Помятый, изрезанный Яромир шлепнулся на землю и тяжело задышал. Гадкий колдовской страх стремительно улетучивался.

Оставил он и Ивана. Княжич резво вскочил на ноги, возмущенно запыхтел и тут же достал еще одну стрелу. Каленую, «рогулькой», с черным древком. Снова натянул тетиву…

– Не стреляй больше, дурак, он сдох! – закричал Яромир.

– Да ладно, мне стрел не жалко!

Вторая стрела вонзилась Очокочи в спину и тот… ожил! Вскинулся, как ужаленный, зло рявкнул, снова распахнул рот – но заблеять не успел. Яромир саданул ему в челюсть когтистой лапищей, выбивая разом два клыка.

– Я ж говорил – не стреляй больше… – процедил он, борясь с чудищем.

Главное было – не дать Очокочи снова разинуть пасть, снова издать вопль паники. Пока рикирал дак молчит – он просто очень рослый и сильный сатир. Обычного человечка все равно разорвет одним взмахом, но волколак – дело другое. Волколака ему так легко не одолеть.

Но только пока он молчит.

– Чего он ожил-то вдруг?! – заверещал Иван. – Может, в третий раз стрельнуть?!

– Не… по… мож… – прохрипел Яромир, сплетшийся с Очокочи в клубок меха, зубов и когтей. – Мечом… руби…

Под пустым взглядом сорока навьев Иван метнулся к Самосеку. Тот уже и сам полз навстречу, скользил по заснеженной земле, точно живой. Вот сейчас…

– Мряя-яу!.. – раздался дикий вой, и на княжича обрушилось что-то тяжелое.

Он рухнул, пропахав носом землю. В спину вонзились страшные когти, шею и затылок обдало жарким дыханием. Так и не дотянувшись до кладенца, Иван закряхтел, тщетно пытаясь сбросить неведомого зверя.

– Что, сука, помнишь меня?! – раздался мяукающий, такой знакомый голос.

– Ой, котик, отпусти!.. – жалобно попросил Иван.

Ответом был удар лапой по загривку. Иван заорал благим матом, чуя, как кот Баюн сдирает с него кожу. Увлеченно урча, чудо-зверь принялся свежевать несчастного парня, уже слыша на языке вкус свежего мяса…

– Ме-е!.. п-ха!.. – донеслось чуть со стороны. То Очокочи попытался заблеять, но снова получил по харе.

Баюн бросил на него злющий взгляд. Вот дал же Кащей соратничка. Они даже двигались большую часть времени порознь – настолько рядом с Очокочи плохо находиться. Блеет все время гнусаво, воняет нестерпимо, да так и ищет, кого бы подмять, снасильничать. Селений они с Баюном сторонились, обходили за версту, но вот в отдельные избушки вламывались дважды – и оба раза только потому, что Очокочи сам не свой до человечьих баб.

Вот уж урод рогатый, делать ему больше нечего.

Но какой-никакой, а все соратник. Надо ему подсобить. Баюн вздохнул и принялся выводить сладкую колыбельную, насылать на поганого волчару тяжкую дрему. Ну а заодно и на трепыхающегося человечка… что он там, еще жив? Баюн не спешил убивать добычу раньше времени, хотел вволю ее помучить, потешиться.

Или все-таки сразу хребет перегрызть? Для надежности.

– Мы коты, коты, коты, у нас желтые хвосты… – напевно мурлыкал Баюн. – Мы коты, коты, коты, принесем вам дремоты… Мы коты, коты, коты, разорвем вам животы…

Бедный Яромир только сбросил оковы колдовской паники, как оказался под воздействием сонных чар. Желтые волчьи глаза затянуло туманом, веки отяжелели, движения стали медленны и вялы…

А уж Очокочи сразу этим воспользовался! Рванулся, резанул волколака грудным лезвием, вонзил в плечи длинные когти!..

– Баю-баюшки-баю, Ваньку я сейчас убью… – продолжал выводить колыбельную Баюн. – Сдохнет серенький волчок, Яромирка-дурачок…

И тут в землю воткнулась стрела. Да не просто стрела – полено прямо! Такими не из луков стреляют – из пороков! Баюн бешено зашипел, шерсть на нем поднялась дыбом, а Иван заорал пуще прежнего – так уж впился в него перепуганный кот.

– А ну, раздались, поганые!.. – донесся могучий бас. – Вон подите, нечистые!..

Окружившие капище навьи шарахались с визгом, с каким-то обреченным воем. Придавленный Иван с трудом повернул голову – и увидел, как они разлетаются в стороны, получая удары страшенной величины палицей. Их наносил всадник на громадном черном коне.

В предках у этого копытного явно хаживали медведи – косматый, могучий, пастью зло щелкает.

Сам всадник тоже был выдающийся. Огромного роста, поперек себя шире – но при этом глубокий старец. Седой, как лунь, длиннобородый, лицо изрезано морщинами. Словно древний дуб ожил, оседлал коня и врубился в сечу.

Вот великанский старик поднес к губам изогнутый рог – и над холмом поплыло гудение. Навьи при этих звуках совсем ошалели – заверещали, захныкали, бросились кто куда. Парившие в птичьем облике – попадали наземь, забились выброшенными на сушу рыбами.

Иван продолжал хрипеть, придавленный тяжелящим кошаком. Но тот хотя бы перестал мурлыкать колыбельную – Яромир стряхнул сонное наваждение и взвыл:

– Иваныч, подсоби-и-и!..

– Держись, волчище! – гаркнул старик, на полном скаку перемахивая вал.

Яромир что есть сил лягнул Очокочи в живот. Рогатый страхолюд подлетел кверху – и в козлиное рыло врезалась двухпудовая палица. Разбрызгивая кровищу, седой богатырь лупил Очокочи и приговаривал:

– Наука тебе будет, чудище поганое! Не топчи копытами землю русскую, собака… козлина! Нехристь ты басурманский, дубина ты стоеросовая, мракобес срамной!..

Ругался старик так душевно и витиевато, что Иван аж заслушался. Но тут же опомнился и снова взвыл от боли. Баюн, насмерть перепуганный, вцепился в него еще яростней, спеша растерзать хоть одного из ненавистных врагов.

– Сдохни, сука!!! – истошно промявчил он.

– Да, Иван, не любят тебя коты… – задумчиво прогудел богатырь, хватая Баюна за шкирку.

Седой великан поднял огромного зверя, как нашкодившего котенка. Баюн сначала бился в мозолистой ручище, потом замер и повис со страдальческой мордой.

Ему стало очень грустно.

Израненный Иван перекатился на спину… и тут же обратно на живот. Кожу саднило, вокруг растеклась кровавая лужа. Потянувшись к хребту, княжич нащупал изодранные лохмотья – Баюн сдирал шкуру целыми шматами, обнажая мясо.

– Дивно, что ты еще жив, паря, – цокнул языком старик, рассматривая Ивана. – Ты что ж натворил, котейка?! Почто парня поуродовал?!

Баюн ответил презрительным фырканьем и попытался укусить старика за руку.

Рядом все еще подергивался избитый в месиво Очокочи. Тоже окровавленный Яромир не без труда кувыркнулся, поднялся человеком и захрустел шеей, склоняя голову от плеча к плечу. Каждое движение давалось волколаку через боль, но улыбка на его роже играла довольная.