Черный меч царя Кощея - Андрей Белянин Страница 18

— Не мог, — уверенно подтвердил я. — И слог не его, и манера речи, да и вообще всё. Митя, у нас тут, похоже, государственный переворот произошёл. Царя либо опоили, либо грохнули, либо подменили на брата-близнеца, как в «Железной маске»...

— Что за история занимательная? Про кузнеца-маньяка, поди? То-то мне Маняшин отец сразу подозрительным показался. И корова ихняя дрессированная, прямо носорог какой-то, а не домашняя скотина!

— Му-у, — тянуче раздалось сбоку.

— Назови чёрта по имени, он тут как тут, — простонал наш младший сотрудник, прячась за мою спину. — Может, Шмулинсона пригласить? Он её в прошлый раз дюже напугал рассказом про кошерную говядину.

— Глупости. — Я протянул руку, и корова, подойдя поближе, доверчиво подставила лоб под мою ладонь. Не знаю, чего они с Митей так невзлюбили друг друга — с любым животным всегда можно найти контакт. Помнится, в деревне мне тоже от этой рогатой прелести досталось, но в городе она вела себя вполне пристойно.

— Нам надо разобраться, что тут происходит.

— Да уж, по всему видать — неладное творится, — всё так же из-за моей спины пробормотал Митька. — К царю пойдём али покуда поосмотримся?

— А чего смотреть-то, — пожал плечами я. — Пойдём напрямую к Гороху и выясним всё у первого лица государства. Открывай ворота.

— Му? — вновь подала голос корова.

Видимо, она своим неглубоким умом как-то всё-таки сообразила, что мы уходим, а ей тут одной куковать не упёрлось рогом. В фигуральном смысле. То есть попросту подвинула нашего младшего сотрудника костлявым плечом и заняла место по левую руку от меня, словно служебно-розыскная овчарка. Все мои попытки лаской или обманом уговорить её остаться разбивались о любовно-непробиваемый взгляд коровьих глаз. Короче, в результате пошли втроём.

Главный город нашего маленького государства, скромная столица — милое сердцу моему Лукошкино выглядело столь же пустым, как и территория нашего отделения. На базаре никого, все лавки закрыты, ставни заперты, дети по улицам не бегают, собаки сидят в будках, и даже вороны не каркают, молча вцепившись когтями в самые высокие ветки деревьев. Разве что перекати-поле по пустым перекрёсткам не перекатывается, а так чистая картинка из вестернов с видом запуганного города под квакающую музыку и стук копыт в стиле кантри...

За Базарной площадью мы наконец натолкнулись на стрелецкий наряд под руководством какого-то боярского сынка. Сначала он дважды протёр глаза, а потом, не сказав «здрасте», проорал:

— Хватайте государевых ослушников!

Двое стрельцов осторожно уточнили:

— Дык они же покойниками объявлены. Чё ж теперь, и Ягу на свободу выпускать?

— Взять их, дурачьё, а уж в пыточной разберёмся, кто покойник, а кто виноватый!

— Эй, парень, — повысил я голос, попытавшись выглядеть как можно строже во всё ещё мокром мундире, — я Ивашов Никита Иванович, сыскной воевода, начальник Лукошкинского отделения милиции! И если меня сию же минуту не проводят к государю...

— Хватит! — заорал молодой боярин, первым выхватывая дамасскую сабельку и бросаясь на нас.

Более опытные в этом деле стрельцы, наоборот, отступили на шаг назад. Парнишка драчливым петухом налетел на меня, взмахнул клинком и... был отправлен по параболе за ближайший забор одним движением рогатой головы нашей спут­ницы.

— Упаси господь с милицией связываться и коровой ­ейной, — в едином порыве перекрестились стрельцы.

— Минуточку, граждане. Не соблаговолите ли объяснить мне, что происходит?

— Дык... мы-то люди подневольные, — виновато поклонился самый старший. — Нам ничего не ведомо. А тока как ты с парнем своим в колодце самоутопился, дык на другой день всё вперекосяк пошло. Царь пропал, в Лукошкине всем бояре хороводят, Ягу твою в тюрьму посадили, милицейскую сотню пешим строем на границу отправили, а всем законом теперь дьяк Груздев ведает. Как его левая пятка захочет, так и будет...

— Сколько нас не было?

— Почитай трое суточек.

«Охренеть...» — попытался произнести я.

Из горла вылетел неопределённый жалкий писк. Я вздрогнул, поняв, что от шока потерял голос. Вот только этого ещё и не хватало для полного счастья...

Митя громко хлопнул себя ладонью по лбу, дождался, пока стихнет эхо, и выдал полноценную порцию новых матерных прилагательных на тему нашего недавнего перелёта.

Стрельцы мотали на ус, корове тоже понравилось. Однако ведь вроде по прошлым условиям считалось, что Горох обычно даёт нам три дня на любые расследования, как и положено в русских сказках. Бывает, мы укладываемся быстрее, бывает — наоборот.

Но тогда, конечно, следуют всякие объяснения, согласования, взаимные уступки, новые договорённости, и государь сам держит руку на пульсе следствия. Иногда мы даже позволяли ему лично участвовать в погоне при задержании. И что с ним творится сейчас, когда за трое суток он не имел никакой информации о планах опергруппы, о деталях расследования, можно только гадать.

А уж что ему напела в уши за все эти дни добросердечная боярская дума, даже представлять не хочется...

— В царский терем тебе ходу нет, участковый, — невесело подтвердил старший. — Схоронился бы ты от беды, а там, глядишь, утро вечера мудренее.

Я молча кивнул. Голос так и не вернулся. Мимикой и жестикуляцией показав что-то вроде «Спасибо вам, добрые люди! Если что понадобится в милиции, всегда милости просим!», я развернул Митю за плечо.

— И куды мы, Никита Иванович?

Я пожал плечами. В общем-то куда угодно, лишь бы подальше от бояр и мстительного дьяка.

— Нешто думаете, нам тут в каждом доме рады будут?

«Не думаю», — молча покачал головой я. Нет, народ в Лукошкине к милиции относится с уважением, но покрывать попавших в опалу оперативников тоже не каждый кинется. Тем более что три дня тут наверняка формировали негативное общественное мнение. И, возможно, в том, что Змей будет залетать в город ещё не раз, воровать девушек и рушить жилища, есть и наша вина. Частично, но есть...

— Может, тады к маменьке, в деревню?

Я посмотрел вдоль улицы, прикинул маршрут и быстро пошёл вперёд. Митяй кинулся вслед, всё поняв, а потому кудахтая, как перевозбуждённая курица:

— Энто куда вы намылились-то? Туда нельзя! Куда угодно, а не туда! Вы ж сами говорили, что немчура — они люди вежливые, законопослушные. Они ж нас первыми повяжут с бантиками и в боярскую думу сдадут! Нет им моей веры! У них и сказки страшные, и пиво горькое, и сосиски вредные, и рульки жирные, а глинтвейн... глинтвейн?! Не, глинтвейн немецкий дюже хорош! Идёмте побыстрей, может, и нальют кружечку напоследок-то...

Я мысленно сделал себе пометочку проверить у немецкого посла эту информацию. Меня, например, в Немецкой слободе только кофе угощали, а тот же Митька, получается, уже отлично знает, что такое глинтвейн и с чем его едят. В смысле пьют.