Диктатор - Сергей Снегов Страница 18

Движение пленных «крылышек» третий день совершается по тридцать лиг в сутки. Спустя двое суток пленная дивизия подойдёт по шоссе на самое близкое к нам расстояние, потом станет удаляться. До этого ближайшего пункта после прорыва обороны врага на противоположном берегу Барты левому полку полные сутки хода. Выступать нужно завтра к ночи или послезавтра утром.

— Завтра к ночи, — сказал я. — В темноте легче проскользнуть в тыл.

— Солдатам надо сказать, что цель сражения не та, о какой ходили слухи. И что они идут на спасение братьев, а не просто выручают себя, — сказал Гамов. — Только ясное понимание операции способно мобилизовать духовные силы. Сегодня обращусь к ним сам.

Когда Прищепа распустил военный совет, я сказал его сыну:

— Павел, удели мне парочку своих ребят с их инструментарием. В такой операции, да ещё ночью, тыкаться сослепу…

— Во всех отрядах будут мои разведчики. А тебе, Андрей, передаю дубликат моего личного приёмо-передатчика. То, что я скажу, сможешь услышать лишь ты. И один я буду слышать тебя. Перехват наших переговоров исключён.

— Всем бы начальникам вручить такие передатчики, — сказал я, принимая металлическую коробку, похожую на портсигар. На крышке стояло число 77.

— Будут, — сказал Павел, — но пока нет. Новое изобретение.

Обращение Гамова к солдатам я услышал, примостившись на склоне электробарьера. Обслуга орудия сгустилась у репродуктора на сосне. Гамов начал с того, о чём уже все знали: добровольная дивизия «Золотые крылья» не вынесла удара неприятельских сил. Сейчас всю её, обезоруженную, гонят во вражеский тыл мимо наших позиций. Слухи о том, что на помощь к нам идёт целая армия, не подтвердились. В этих условиях командование дивизии «Стальной таран» решило прорываться туда, где нас никто не ждёт и где оборона врага всего слабей — во вражеский тыл, на освобождение пленных братьев. Соединившись с ними, мы станем много сильней и сможем нанести новый удар в любом месте, где враг не оборудовал прочной обороны, чтобы там выйти к своим.

И Гамов закончил:

— Командование уверено, что каждый исполнит свой воинский долг!

Солдаты, не стесняясь моего присутствия, комментировали новости:

— Покинули нас! — кричал один солдат о командовании фронта. — Списали в расход. Предатели, не лучше патинов! «Крылышек» предали, теперь нас!

Другой поддерживал:

— Ребята, воротимся — неужто смолчим? Полжизни бы отдал, чтобы выложить маршалам и министрам, что думаю о них!

Но были и другие разговоры.

— Правильно — выручим своих! Отобьём — и станем сильней.

— Есть, есть у наших командиров мозги! — восхищался солдат с громким голосом, перекрывающим все другие голоса. — Нас спланировали прихлопнуть на Барте, а мы, нате вам, пошли куролесить по их тылам. И своих отобьём! Толковые командиры, вот моё мнение!

К вечеру мой полк прорыва скрытно сконцентрировался на обратных скатах электробарьера.

На электробарьер явился Гамов — командовать отсюда выходом в тыл врага основной массы дивизии. Темнота наступила около восьми вечера. В восемь пятнадцать ударили все орудия электробарьера. Что противник будет захвачен врасплох, мы не сомневались. Но что ему, как мы узнали потом, будет нанесён сразу огромный ущерб, и думать не могли. Прошло минут десять, прежде чем неприятель наладил противобатарейный ответ. Он бил по хорошо защищённым орудиям, а не по заросшему кустарником берегу, куда уже перебазировался полк прорыва. Гамов вначале сконцентрировал обстрел на узком участке другого берега — проложил свободную полосу среди вражеского окружения. Такую же полосу Гамов проделал и на другом участке — для Павла Прищепы, а когда мы уже переправились, рассредоточил обстрел.

В девять часов я начал переправу, в половине одиннадцатого весь полк сосредоточился на другом берегу. И мы начали марш в глубину. Но ещё до того, как последний солдат полка высадился на неприятельский берег, меня изумило ещё не виданное явление. Ветра в тот вечер не было, а лес качался, как в бурю. Я обхватил молодую сосенку, она дрожала и вырывалась из рук, как живая. Она вся вибрировала, тонко звеня вершиной. Я видел, как метались люди, поражённые вибрацией, как они кричали и гибли от резонанса, если на них не набрасывали противорезонансную одежду. Но что и дерево, поражённое виброосколками, способно так же мучиться, так же болезненно трястись, выдавая свои страдания лишь тихим звоном кроны, и не подозревал. Я постоял около сосны и отошёл к солдатам. Я не мог ей помочь — противорезонансной одежды для деревьев пока не создано. Потом я часто думал, удалось ли той сосенке выжить после жестокой вибрации или насильственный резонанс погубил её так же верно, как губил человека. Доныне не знаю ответа.

Дорога во вражеский тыл была свободна. К полночи полк уже был в десяти лигах от Барты, сделали первый привал. Позади грохотали орудия электробарьера, им отвечала подоспевшая вражеская артиллерия.

К рассвету полк осилил полдороги. Я колебался, дать ли днёвку или продолжать поход. Нигде не было и следов противника. Зато мы заметили три водолёта, пролетевших в стороне и, по всему, не подозревавших о нашем существовании. Я засмотрелся на красиво плывущие в воздухе машины. Мы знали, что Кортезия приступила к массовому их производству, и у нас готовились их производить, но над полями сражения они пока появлялись редко.

Я вызвал Павла по вручённому мне приборчику. Голос Павла звучал так чисто, словно он стоял рядом. Я сказал, что если продолжить поход без остановки, то к вечеру подойдём к дороге, по какой конвоируют пленных. Но боюсь открыто двигаться при свете дня.

— Можешь спокойно идти, — сказал Павел. — В окрестности твоего полка население давно эвакуировано, а вражеских частей и в помине нет.

— Где ты находишься?

— На рассвете форсировал Барту. К шоссе подойду завтра.

— Гамов переправился?

— Он ведёт бой уже с трёх сторон. Он не торопится прорываться, чтобы дать возможность нам укрепиться для перехвата пленных. Когда Гамов решит, что пора действовать, он легко опрокинет противника впереди и ещё легче оторвётся от тех, кто наседает на флангах. Между прочим, охрана пленных не догадывается, что мы готовимся блокировать их колонны. Они шествуют неторопливо, с песнями и музыкой.

— Меня смущает беспечность врага.

— Радуйся его беспечности!

Я дал команду двигаться и днём.

К ночи мы подошли к шоссе, где шла пленная дивизия. Солдаты валились с ног. Я снова связался с Павлом. Он считал, что до следующего полудня встречи не ожидать — первая колонна пленных от меня на расстоянии дневного перехода. Гамов начинает переправу, сказал Павел. Вражеская оборона на Барте сметена, на флангах идут бои. Противник ещё не верит, что мы идём в его тыл, а не на восток к своим. И укрепляет свою оборону не там, где мы реально прорываемся. Неподвижный до того четвёртый корпус патинов отодвигается в тыл, освобождая территорию родерам для окружения и с востока.