Мальчик с саблей - Иван Наумов Страница 18

Освободившись в благостный апрельский четверг непривычно рано, вскоре после обеда, Эрик с лёгким сердцем выдвинулся в сторону «Кресел Тани Т.». Времени хватало на любой маршрут, и он с удовольствием отправился пешком в неблизкий путь на другой край залива.

Ему всё больше нравился этот новый город, живой, суетливый, продуваемый сквозняками, умытый каналами, крутящий флюгерами, зевающий гудками теплоходов, взъерошивающий непричёсанные бульвары, нравилась беззаботная ратуша и строгие куранты кафедральной колокольни, кое-как выложенная брусчатка под ногами, местный говор с мягким приграничным пришепётыванием, душистое пиво в маленьких пузатых колбах, смешное провинциальное телевидение, нарочито строго и празднично одетые дикторы, рекламные заставки, нарисованные на картоне… И ресторанчики с рукописным меню, и лесные дали за восточной окраиной, и почтмейстеры на чёрных с бронзой старинных велосипедах, и здешний пресный, но вкусный хлеб, и то, что среди сталкеров каждый четверг появлялась лохматая смешливая девушка верхом на механическом звере.

Он думал об Эльзе всё чаще. Потому что хотелось. Потому что нельзя. Потому что нельзя даже хотеть, а это так сладко – просто мечтать, что однажды он сможет залезть под диван целиком, и ничего, ровным счётом ничего не случится, и даже не будет запаха тухлятины, а только старой доброй пыли, чихай не хочу! – и тогда он, наверное, всё-таки рискнёт спросить эту очаровательную преступницу, твёрдо вставшую на путь исправления: а не прокатишь ли ты меня на своём мустанге. Да, слегка нетипично, ведь это коню прекрасного принца положено вытаптывать лужайку под окнами прекрасной дамы, а тут всё наоборот – это неудобно, словно усесться девушке на колени, но куда деваться, если она приручила своё двухколёсное бензиновое чудовище, а он для романтической прогулки предпочёл бы вертолёт…

Всё упиралось в это «однажды», и так было даже лучше, потому что кроме цели как таковой всё-таки здорово иметь ещё и приз, бонус, дополнительный стимул, ради которого не жалко ни времени, ни сил, ни самого себя.

Эрик взбежал на пригорок, с которого открывался вид на уходящую к дальней бухте улицу, кубик «Кресел Тани Т.», островерхие, плоские, покатые, надломленные, закруглённые крыши окрестных домов, тоненькую серебряную нитку открытого моря у горизонта.

Под полосатые навесы над окнами небольшого кафе впервые после весенних поздних заморозков выползли круглые кривоногие столики. До начала собрания «Касты» оставалось чуть менее часа. Эрик выбрал место с наилучшим обзором, подставил щёку солнцу, заказал кружку эля и блюдо фирменных колбасок.

Казалось, что все невзгоды произошли в таком далёком-далеке, век назад, в тумане, почти развеянном ретивым апрельским солнышком.

"Кресла Тани Т.» условно работали до шести, и Эрик отвлечённо подумал, а бывают ли там вообще посетители. Он давно уяснил, что торговля мебелью интересует Таню не более, чем удобное прикрытие для содержания места встречи сталкеров. Если помещение в собственности, то расходов минимум – только на зарплату «Сюда, позалуста» да небольшой годовой налог на недвижимость. Трудно заниматься одним, когда голова занята другим.

Он сделал большой и вкусный глоток, а когда опустил кружку, то увидел, что дверь «Кресел» приоткрылась. Несколько секунд ничего не происходило, а потом из магазина вышли две женщины. Обе рослые и широкоскулые, с одинаковыми аккуратными причёсками. Не торопясь, перешли улицу и скрылись из глаз за деревьями.

С такого расстояния Эрик не мог их разглядеть, но это и не требовалось. Достаточно было увидеть цветовую гамму их одеяний: серый-чёрный-розовый. И шляпки, конечно. Элегантные, словно у стюардесс международных линий.

Цык. Цык. Цык. Цык. Невидимые шестерёнки, ограниченные в свободе расстоянием одного крошечного шага, проворачивают время. Проворачивают, как мясо в фарш. То, что впереди, ещё кажется цельным и структурированным, скреплённым жилами логики, плёнками причин и следствий, костями мироосновы, а прошлое расплывается бесформенной массой: «вчера» неотличимо от «век назад», потому что и то и другое уже произошло, безвозвратно, безальтернативно произошло. Лепи, что хочешь.

Нужно было попросить счёт, но Эрик словно стёк по стулу, врос холодцом в каждую выемку и щель и не мог даже поднять руку, чтоб подозвать официанта.

Зачем? Господи, Таня, зачем?! Почему так сложно? Для чего городить весь этот огород, дарить людям надежду, выдёргивать их из зыбкого ступора отчаяния? Чтобы потом вот так, разом? Почему сегодня? А не неделю назад или неделей позже?

На мгновение ему удалось успокоиться, а точнее, вытолкнуть прочь раздувающие голову до состояния парового котла мысли. Обрывки мыслей, свободные радикалы, вот-вот рванёт.

Если «цесарки» были здесь сейчас, то кто может быть уверенным, что они не заглядывали и раньше? Месяц назад? В январе? Ещё раньше? До его, Эрика, здесь появления?!

Что же скрывается в квадратной призме торгового склада «Кресел Тани Т.»: подпольная явка «Касты» – или инкубатор, рассадник, предметное стекло, на котором так удобно наблюдать, как дёргаются, устремляются, достигают им одним понятных вершин крошечные человечки, убогие шизофреники, до того убедительно научившиеся врать самим себе, что их сталкерское враньё стало заразным и для других?

С глухим стрёкотом подъехала Эльза. Эрик мог поклясться, что различает под обводами бензобака и в хромированных поршнях стоек поджарые тренированные мышцы дикого животного.

Из застонавшего тормозами автобуса вышел чему-то улыбающийся Дирк. Внимательно глядя под ноги, чтоб не наступить на какую-нибудь трещину в асфальте или на край тротуарной плитки, перешёл улицу. В дверях мелькнуло круглое личико китаянки, и друг исчез в пасти склада.

Вдалеке блеснули линзы очков. Петер шёл под несуразным девчачьим зонтиком, сделанным из прозрачной плёнки. Он старательно отходил к обочине, проходя мимо каждого из стоящих у дороги домиков, – как назло, у многих окна были приоткрыты, и жадные хищные занавески норовили выпростаться и схватить счетовода в свои тканые объятия.

Что же ты сидишь, Эрик! Беги же, кричи, маши руками, останови хоть кого-нибудь! Ты же предаёшь их своим бездействием, что за клейстер, что за паучий сок впаял тебя в этот пластмассовый стул?

Он вырвался из паутины бездействия, ворвался в кафе и непослушными пальцами выудил крупную купюру. Не дождавшись хозяйки, что-то поправлявшей на кондитерской витрине, показал ей, что деньги на кассе, и выбежал вон.

За минуту, что ему потребовалась на дорогу до дверей склада, туда вошли Иеремия и непривычно одинокая Норма.