Смерти нет - Всеволод Глуховцев Страница 18

— Пространственные концентрации, — очень спокойно подсказал Сергей.

Честно сказать, Данину речь не все из присутствующих понимали. Шурупу там или Мухе такое было как по барабану. Но серьезность темы дошла и до них. И когда Сергей сказал, все выпучились на него — кто с удивлением, кто рот раззявив, а кто с острым любопытством. И Гвоздь в том числе.

— Да, — произнес он. — Именно так. Как ты так определение подобрал?

— Привычка, — ответил новичок.

— Откуда?!

— От отца. Он у меня философ был...

5

Да, Алексей Владимирович Лавров закончил философский факультет МГУ. Однако защищать диссертацию или преподавать он не пожелал, а пристроился в пресс-службу крупной финансовой корпорации, отчего и зажил безбедно, и философию не забыл. Совершенствовался, писал. У него завелись обширные связи в мире прессы — благодаря им он активно публиковался и стал довольно заметной фигурой в интеллектуальных сферах. Писал, кстати, здорово — хлестко, образно, и печатали его охотно.

Но не только стиль у молодого философа был хорош. Это счастливо сочеталось и с глубиной мысли. Он умел смотреть в корень. И в своих статьях много раз предупреждал, что игры с потусторонними измерениями опасны для людей.

Он не призывал прекратить исследования, боже упаси! Это было бы просто глупо. Он лишь говорил, что надо быть как можно осмотрительнее, что прежде, чем отрезать, надо семь раз отмерить, что неизученное — всегда большой риск...

Но давно замечено, что главный урок истории в том, что люди не учат уроков истории. Так было, так случилось и на сей раз. Правду сказать, Алексей Владимирович в известном смысле это напророчил. По легкомысленным повадкам современников он предчувствовал: гром может грянуть такой, что перекреститься и не успеешь.

На редкость для философа, Лавров был человек практичный. Предвидя беду, он озаботился проблемой выживания в условиях дикой природы. Занялся экстремальным туризмом — инструктора там обучали сутками блуждать по лесам, обходясь самым минимальным. Добился успехов! Через какое-то время он мог сам совершенно свободно уходить за десятки километров в лес, дневать и ночевать там, и это ему стало даже нравиться. Летом, разумеется, — зимой, сами понимаете, в таких прогулках кайфу немного. И вот как-то в июле, в самый летний цвет, бродя в чащобах в Подольском районе, он неожиданно наткнулся на заброшенную, но вполне крепкую избушку, рядом с которой наблюдались явные следы давно не паханого огорода.

Мыслитель все дотошно исследовал. Нашел, что крыша цела, стекла целы, печка действует. Жить можно! А он был не только практичен, но и хваток. Мигом узнал, на чьей земле находится пустая заимка, прибыл в тот сельсовет. Там выяснил, что это лесной кордон, который за неимением желающих прозябать в медвежьем углу давным-давно пустует.

И Лавров принял решение. Он легко договорился с местным начальством — и лесная хижина стала его собственностью. Алексей Владимирович нашел время привести ее в порядок, сделать запасы. В сухом прохладном погребе складировал мешки с крупами, горохом, фасолью, консервы, сухари. Закупил побольше армейских полевых пайков со всякими там причиндалами: комплектами охотничьих спичек, таблетками сухого спирта, пластиковыми ложками и вилками... Впрочем, не то чтоб он уж был такой ясновидящий или готовился к скорому концу света; скорее, ему нравилось возиться так, устраивать свое хозяйство, чувствовать себя не зависимым ни от кого, нравилось ощущать себя своим в лесу. Хотя потом, после того, как катастрофа раскатилась по миру, он философски расценил те собственные действия как знак судьбы.

Знак судьбы! Лавров оказался ко всему готов, и морально и материально. Его лишь удивляло, что люди, в том числе и умные, и образованные, будто слепы, будто не видят, что бросают камни, живя в стеклянном доме. Он писал об этом, взывал, умолял... нет, все как о стену горох.

Что ж делать! Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И когда полыхнуло адским огнем, смертно опалило мир, когда из неведомых дыр полезла нечисть, когда пылала факелом обезумевшая Москва — философ и робинзон Алексей Лавров, взяв как можно больше соли, спичек, специй, перьев и чернил, навсегда покинул свой родной город... В огненном кошмаре этого никто не заметил.

Так Алексей Владимирович и зажил в лесу. С тревогой он ожидал первой зимы, но ничего, осилил ее. И инструмент у него оказался наготове: топор, лопата, пила, точильный камень; все было припасено, и все пригодилось. Философ без устали рубил, пилил дрова, топил печку. С запасом дров он даже перестарался, истопил их на две трети, за что себя и похвалил: на следующую зиму заготавливать придется меньше.

В общем, не так страшен оказался черт. Вообще-то Лавров готовился к худшему... Дальше пошло легче.

Никакие гоблины сюда не добрались. Что творилось в Москве, Алексей Владимирович не ведал. В Подольске — тоже. Желания выбраться, посмотреть не было. Вообще, к некоторому удивлению своему, интеллектуал обнаружил, что к житию отшельника привык быстро. Справлялся со своим небольшим хозяйством, успевал и философией заниматься. Правда, не читал ничего, книг у него не было, да и не нуждался он в них. Труды великих — вещь, безусловно, замечательная, интересная и все такое, но что они, труды, могли сказать мыслителю, пережившему всемирную бурю?! Разве что Апокалипсис мог что-то сказать, но эту книгу Алексей Владимирович знал наизусть.

Так что оставалось писать самому. Осмысливать произошедшее, делать выводы и искать выход — если он, конечно, есть.

Должен быть! — убежден был наш философ. Он считал, что безвыходных положений не бывает. И он искал. Думал, писал ночами. Потрескивали дрова в печке — если то были зимние ночи мудрости... Много думал. Одиночество располагало к тому.

Правда, помимо этой благородной стороны одиночества, проявилась и другая, земная. Даже философам хочется женщин — тут уж ничего не поделаешь... Алексей Владимирович не был исключением. Он затомился.

Сны стали такие сниться, что хоть в лес беги. А кроме того, размышления о будущем человечества предполагали само это будущее, а его, ясное дело, нужно создавать. И не головой, не руками, а сами знаете чем...

Шли месяцы, тянулись годы. Мыслитель изнемогал в борьбе с плотью. И все-таки судьба улыбнулась ему. Определенно она присматривала за ним! До поры до времени, правда, как выяснилось — но об этом позже.

А тогда то ли судьба наткнулась на него, то ли он на нее — в образе голодной, истощенной и почти отчаявшейся девушки, бродившей по лесу вот уже несколько дней. Когда они случайно увидали друг друга, она, себя не помня, кинулась ему на шею и разрыдалась так, что он не мог ее успокоить добрых часа два. Лишь потом смог завязаться более или менее внятный разговор.

Выяснилось, что девушка Анастасия вместе с группой уцелевших жила в Подольске. Жили недружно. Совсем. Даже и гоблинов не понадобилось — сами один другого пережрали. Сначала их было семеро, потом трое сбежали, сперев едва ли не половину припасов. Четверо обокраденных разругались в хлам; то бишь Настя-то не ругалась, она была девушка смирная, а вот те — два парня и одна вздорная, вредная баба — сцепились. Настя попыталась было их образумить, да куда там! Осатанели.