Планета кошек - Бернард Вербер Страница 18

Мы спускаемся туда.

Жители этажа воссоздали атмосферу Монмартра начала двадцатого века. Все выглядит так, словно каждое племя желает соответствовать карикатурному представлению о нем, сложившемуся у американцев.

Здесь есть и сине-бело-красное знамя, и фотографии Эйфелевой башни, Триумфальной арки, базилики Сакре-Кёр, собора Парижской Богоматери, репродукция Джоконды из Лувра, фотографии генерала де Голля, Брижит Бардо, танцовщиц «Мулен Руж», портрет Жюля Верна.

Так или иначе, здешние французы не возражают против этого упрощенного представления об их стране, более того, получают от него удовольствие. Ностальгия заставляет некоторых на шестьдесят девятом этаже носить береты, заостренные усики и даже брюки на подтяжках.

Не иначе Крах вызвал у них желание вернуться к корням и выставить напоказ свою оригинальность.

За большим столом под скатертью в красных квадратах едят хот-доги. Все бы ничего, если бы вместо традиционной розовой сосиски в булке не лежала печеная бурая крыса.

Здесь пекут хлеб!

Я с наслаждением вдыхаю аромат былых времен, когда человеческая цивилизация еще практиковала это баловство для обоняния.

– Не знаю, как вы, а я проголодалась! – сообщает прагматичная Эсмеральда.

Натали и Роман идут за сэндвичами с печеными крысами и садятся за стол.

Нам, кошкам, как и следовало догадаться, предлагают крыс в сыром виде.

Хорошо хотя бы, что этому источнику протеинов не предвидится конца.

Я все же прошу у Натали немного хлеба. Чувствую, как эта волшебная пища опускается по пищеводу и падает в желудок.

Мой сын Анжело удивлен тем, что его мать ест хлеб. Он тоже пробует кусочек, но тут же выплевывает.

Кошка, употребляющая в пищу хлеб, – это ненормально. Нам положено быть плотоядными.

Я озираюсь. Раньше на шестьдесят девятом этаже располагалась, похоже, редакция какого-то журнала, устроенная по принципу офиса открытого типа. Теперь бывшие письменные столы либо стали обеденными, либо превращены в разделенные перегородками кровати.

Эдит, наша провожатая, договаривается с ответственными по этажу, чтобы нам выделили три такие «кровати». Теперь мы можем устраиваться.

На экране сменяются кадры внутренних новостей башни. Видно, как крысы копошатся вокруг ее основания, но им не по зубам стекло, ультрапрочный бетон и сталь. Одни разбредаются после безрезультатных попыток атаки, на смену им приходят другие, но их попытки тоже не увенчиваются успехом.

– В этот раз у них ничего не выйдет! – радуется Натали, не спускающая глаз с экрана.

Лично я приступаю к занятию, расслабляющему меня лучше всех прочих: вылизываю себя. Закидываю заднюю лапу за ухо и берусь за дело.

Не думать о Пифагоре, не думать о Шампольоне, не думать обо всех моих спутниках, погибших на «Последней надежде». Не думать о крысах.

Я ревностно тружусь своим шершавым языком, удаляя из шерсти колтуны.

В первый раз за несколько дней у меня появилось ощущение безопасности.

Моя мать говорила: «Несчастью рано или поздно надоедает наваливаться на одних и тех же».

Я смотрю на сына.

Бедный Анжело, ты родился не в лучшем из миров. Все, что я смогла тебе предложить, – это выживание в предложенных обстоятельствах настоящего. Будущее тонет во мраке.

Здесь я уже никакая не царица. Никакая не пророчица. Я всего лишь кошка-чужестранка, которую кое-как терпят местные уроженцы.

Кошка, которая испытывает страх и которой недостает воображения, чтобы представить, как все это может исправиться.

Печальная реальность в том, что мы подверглись вторжению стремительно размножающегося вида, который уже в силу своей численности эволюционирует так быстро, что способен отражать любые вызовы.

Я принимаю позу для сиесты, чтобы никто меня не беспокоил, и подключаюсь при помощи своего Третьего Глаза к Энциклопедии, висящей у меня на шее, – посмотреть, бывали ли раньше похожие ситуации, хорошо закончившиеся для нас, кошек.