Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов Страница 18

Ниткин позеленел.

– Ага, – жизнерадостно кивнул Федя. – Военная гимназия, брат, не фунт изюму! Я там три года отучился. Знаю, как оно было! Три года там, а потом папу сюда перевели; здесь-то, брат, всё равно что курорт, сам видишь!

– А что, правда, каждый день драться надо было? – Петя Ниткин воззрился на Фёдора, словно на ветхозаветного пророка.

– Н-ну-у, в общем, да. Там знаешь как? «Эй, Иванов, пошли махаться после классов!» И попробуй только не выйди!

– А то что? – замирая, с ужасом и восторгом прошептал Ниткин.

– А то всем классом в умывалке тёмную устроят! – слегка преувеличил Фёдор.

– А… а тебе такое говорили?

– Спрашиваешь! Каждый день! И идёшь, и махаешься! Но у нас по правилам было. Лежачего не бить, в кулаке ничего не держать, подножек не ставить, в обхватку не лапать!

– Но по лицу бить… – страдал Петя.

– Не по лицу! – строго поправил Фёдор. – А по роже!

– А тут? Тут тоже надо… махаться? – с ужасом спросил Ниткин.

Кадет Солонов почесал в затылке. Если судить по 3-й Елисаветинской, то да. Кадет, который не дерётся, – не кадет. Но как сказать это бедному Пете в его смешных очках?

– Не боись! – наконец решил Федя. – Меня держись! Константин Сергеевич, подполковник Аристов, сам же сказал – я, мол, за тебя отвечаю!

– А… а сказать господину Аристову нельзя разве?

– Ты что?! – ужаснулся Фёдор. – Крысятничать, филёрствовать, начальству доносить?! Тут такую тёмную устроят, брат Ниткин, что живого места не останется!

– Но как же так? – недоумевал Петя. – Константин Сергеевич, он… он хороший. – Ниткин покраснел. – Мне он понравился. Почему же сказать-то нельзя?

Фёдору пришлось вновь чесать затылок. Подполковник понравился и ему, но…

– Эх, Ниткин, Ниткин! Начальство – оно всегда начальство, сечёшь?

– Не-а, – Петя замотал головой. – Начальство – это что такое? Ты же не к «начальству» идёшь, а к человеку. Константин Сергеевич хороший. Он бы помог, разобрался бы…

Резон в словах Ниткина, конечно, имелся, признался себе Федя. Махаться каждый день, а потом ходить с синяками и расквашенным носом, конечно, очень доблестно, но не всегда удобно. И учителям врать, что, мол, с лестницы упал – особенно такому учителю, как Константин Сергеевич, который Феде сразу приглянулся, – тоже не очень. Но… иначе-то никогда и не бывало!

– Ладно, Петь, не унывай! Придумаем что-нибудь. Да и вообще, это ж хороший корпус, лучший, наверное, даже! Может, тут оно совсем не так!

– Так, – понурился Петя. – Я уже… я знаю. Бить будут… Воротников тот же. Ещё несколько… Эх… ну зачем я здесь? Никогда военным быть не хотел. Это всё дядя Серёжа…

– Да откуда ж ты знаешь? – не слишком уверенно попытался заспорить Фёдор. – Ты ж и в гимназию никогда не ходил!

– Не ходил. А во двор ходил. С другими мальчиками говорил. Книжки читал.

– Ладно, говорю ж тебе, не дрейфь! Придумаем что-нибудь! Я вот думал, тут казарма будет, как в Елисаветинске, а тут эвон какие хоромы! – Федя похлопал по собственной кровати. – У меня дома такого-то нет! Можно пещеру устроить! Можно как вигвам настоящий сделать! Ты вигвамы строил когда-нибудь, Петь?

– Не… – Федин сосед понуро глядел в пол. – Мне мама не разрешала… И тётя Арабелла…

– Арабелла? Ух ты! Имя-то какое! – искренне восхитился Фёдор.

– Ну… да. Они хорошие, очень. Только ничего мне не разрешали. Я потому и не умею. Ни в поход, ни палатку там, ни костёр под дождём, как Монтигомо Ястребиный Коготь… ^[14]

– Да не бойся ты! Мне вот Константин Сергеевич очень показался, научит!

– Да-а, он хороший, – согласился Петя, подумав. – Только строгий.

– Строгий – это и хорошо! Всяким… задирам дороги не будет!

– Если бы, – вздохнул Петя.

Дверь резко, без стука, распахнулась; на пороге возникли здоровенный Воротников, как-то оказавшийся с ним вместе Костя Нифонтов и ещё один мальчишка, на вид – обыкновенный, какой-то даже весь… усреднённый.

Среднего роста, не толстый и не тонкий. Лицо не круглое и не вытянутое, не пухлое, но и не сухое. Всё в нём было какое-то серединка на половинку, без особых примет, но взгляд Феде не понравился – пронизывающий, острый, оценивающий.

– Эй! Которые Солонов и Ниткин! – зычно гаркнул Воротников. – А ну выходи! Начальство зовёт! Хорош валяться! Дальше по корпусу идти велено!

– Спасибо, – вежливо сказал Петя. – Спасибо, мальчики.

Фёдор только и смог, что с отчаянием хлопнуть себя по лбу.

– Мальчики! Уа-ха-ха! – загоготал Воротников. – Цилечка какая, а?!

Федя не знал, что такое «цилечка», но явно что-то не сильно хорошее.

– Воротников, так? – двинулся он вперёд, и Петя сразу же укрылся у него за плечом. – Чего тебе надо-то? Чего пристал? Тебя нас позвать велели, так? Ну ты и позвал. Теперь иди других зови.

Воротников задвигал челюстью, зашевелил плечами, полез на Фёдора.

– Слышь, ты…

– Оставь его, Сева, – вдруг с ленцой проговорил «со всех сторон средний» мальчишка. Голос у него был тоже средний, никакой. – Потом разберёмся. Негоже приказы начальства с самого начала через ногу кидать, – и ухмыльнулся.

– Точно! – сразу же поддакнул и Нифонтов. – Начальство, оно такое… уж я-то знаю, Лёва. Моего папку…

– Именно, – ободряюще сказал мальчик по имени Лёва и даже положил Косте руку на плечо. – Пошли. Пусть эти опаздывают, если хотят.

Троица вывалилась в коридор; Воротников, само собой, бахнул дверью на прощанье.

Петя жалобно вздохнул.

– Побьёт. Как есть побьёт…

– Да не ной ты раньше времени! Мы его сами побьём!

– Угу-у, а ка-ак…

– Как, да кудак, да подать его сюдак! Придумаем. Пошли, и впрямь нечего опаздывать!

* * *

Подполковник их действительно ждал. Первое отделение дружно затопало следом за ним на второй этаж, где были классы.

Сперва Фёдор не ожидал тут ничего интересного – ну что такого может быть в классных комнатах, кроме парт, учительской кафедры ну и каких-нибудь глобусов-карт-чучел?

Разве что скелет. Вот, помнится, в прошлом году в Елисаветинске они позаимствовали (с возвратом, понятное дело) в кабинете естествознания самый настоящий череп, запихнули внутрь огарок свечи, зажгли; а потом ка-ак подняли на палке над живой изгородью вечером, когда из женской гимназии девчонки расходились после какого-то их клуба.