Тайна генерала Каппеля - Герман Романов Страница 17

Вырыпаева слова Каппеля вывели из ступора – обрывая крючки, он сорвал с плеч полушубок и накинул на генерала, одним движением нахлобучил на его голову свою папаху. И, прикоснувшись ладонью к щеке генерала, чуть не отдернул руку – щека была холодной, но не ледяной, как у мертвеца, что почти сорок часов пролежал на морозе, а просто сильно озябшего человека. Из носа шло теплое, действительно теплое дыхание.

– Да что тут происходит, ты скажешь, наконец?!

Резкий командный голос подействовал на рефлексы, вбитые годами военной службы. Полковник стал отвечать четко и по существу, однако до сих пор трясясь от пережитого потрясения.

– Умер ты позавчера, Владимир Оскарович, – Вырыпаев даже наедине редко обращался к старшему по возрасту другу и начальнику на «ты», только вот в такие минуты волнения. – В румынском эшелоне умер, от крупозного воспаления легких – доктор определил, да и я ни дыхания, ни сердцебиения не слышал. Кашлял ты сильно, кровь ртом шла. С мертвецами всю ночь в холодной теплушке лежал в гробу, потом весь день на санях везли, за Войцеховским. Здесь в Тулуне и простилась с вами армия. Вот в церкви батюшка тебя всю ночь отпевал, думали везти вас дальше в гробу до самого Забайкалья – солдаты себя в вашу память каппелевцами уже называют.

– Ну и дела, – протянул воскресший генерал, задумчиво потерев пальцем переносицу. – Значит, то был не сон, я действительно помер… Никогда бы не поверил в такое, но когда сам…

– Прости мя, грешного!

Рядом раздался то ли тихий стон, то ли всхлип, и друзья повернули головы – очнувшийся священник уже присел на холодном полу, очумело глядя на восставшего из гроба недавнего усопшего. И неожиданно сорвал с груди крест, протянув его Каппелю. Тот приложился губами к распятию. Снял потом папаху и перекрестился истово, широко, чисто по православному, медленно коснувшись тремя сложенными пальцами лба, живота и попеременно груди – правой и левой стороны.

Священник чуть порозовел обветренным лицом, до того белым, как простыня, и, продолжая удивленно моргать глазами, перевел взгляд на стоящую на полу чашу. Поднявшись, он прикоснулся пальцами к мокрому лицу генерала, а затем полковника, прояснел лицом. Вырыпаев моментально сообразил, что Владимир Оскарович случайно облился сам, а потом облил и его, приводя в чувство, святою водой.

Не сказав им ни слова, старик выпрямился. Глаза его внезапно полыхнули таким огнем истовой веры, что Вырыпаев непроизвольно икнул. Батюшка медленно подошел к алтарю и опустился на колени перед ним. И под сводами церкви зазвучал его голос, громоподобный, с раскатами, отнюдь не старческий, пробирающий до глубины души, преисполненный такой торжествующей веры, что эхо многократно отражалось от стен:

– Господу нашему помолимся! Отче наш…

Сколько времени прошло, минута или десять, полковник не понял, но пришел в себя на морозе, на котором стоял в одной безрукавке, поддерживая ослабевшего и дрожащего от холода генерала, что попросил его отвести в теплый дом. Из церкви им в спину доносились могучие раскаты голоса батюшки, хорошо слышимые на площади.

– Смертью смерть поправ…

Стоящие у костра солдаты, узрев воскресшего генерала, остолбенели – и один выронил винтовку из рук. Вырыпаев моментально прикрыл своим телом Каппеля – от падения прикладом курок щелкнул и раздался оглушительный выстрел, разорвавший начавшуюся сереть ночную тьму. Моментально залаяли со всех сторон всполошившиеся собаки.

В доме старого священника, где находился на ночевке штаб генерал-майора Войцеховского, с грохотом хлопнула дверь, и с высокого крыльца даже не сбежали, а спрыгнули несколько вооруженных винтовками офицеров и солдат караульной смены. Частые ночные нападения партизан приучили всех действовать быстро и решительно.

– Господи вседержитель!

Один из бывших у костра солдат начал истово креститься, а второй, тот самый, что выронил винтовку, бросился вперед с ликующими, рвущимися из глубины души криками:

– Ваше превосходительство! Живой! Отмолили! Убивать этих докторов всех нужно! Живой!!!

Владивосток,

командир роты Военной

учебно-инструкторской школы

подполковник Хартлинг

Подполковник Хартлинг быстрее других пришел в себя от потрясения и бросился к двери, нащупав рукой в кармане гранату Мильса. Прислушался – в прихожую входили люди, стуча прикладами винтовок о пол. В то же время несколько офицеров бросились по коридору, идущему в кухню. Там дверь была также запертой на замок. Однако именно сюда и подозвали Хартлинга, шепнув, что за ней стоит юнкер именно его роты.

– Карл Николаевич, там вроде Трухин, в замочную скважину видно.

Хартлинг не поверил – на его взгляд, тот был правых убеждений и вряд ли бы пошел не то что на мятеж, но и на неповиновение. Но к двери подкрался и тихо позвал юнкера:

– Трухин, что происходит?

– Беда, господин подполковник, переворот! Предупредите, пожалуйста, господ офицеров – двери и окна держат под прицелом, и если будет попытка прорыва, то все попадут под пулеметный обстрел. Все затеяли юнкера вашей роты, с ними есть и офицеры.

Хартлингу захотелось расхохотаться, зло и с хрипами, как старому ворону. Пока они переворот в городе готовили, их собственные подчиненные здесь опередили. Но тут же оборвал нервный смех, когда увидел, что полковник Рубец вытащил из кармана револьвер.

– Карлуша, прощайте!

Однако взвести курок Борис Иванович не успел, так как на него набросились несколько офицеров из пулеметной команды. Револьвером завладел капитан Шендринский, который тут же стал убеждать старого полковника, что стреляться пока преждевременно, так как положение арестованных неясное. Однако полковник Рубец был крайне расстроен неудавшейся попыткой самоубийства, он всегда говорил, что не желает принимать смерть в плену, в страданиях и пытках, потому что откажется служить большевикам, которых считал мерзавцами.

– Зря вы меня остановили, господа! Лучше самому застрелиться, чем терпеть издевательства и мучения от хамов…

Тяжелая сцена была прервана внезапным топотом ног за дверью, и кто-то из офицеров крикнул:

– Господа, сюда идут с обыском!

Хартлинг отпрянул от Рубца, тяжесть в кармане жгла ему руку. Он метнулся к буфету, на котором лежала забытая кем-то папаха. Закрыв ее спиною, подполковник вложил в нее гранату и отпрянул, как раз вовремя. В зал вошли юнкера и солдаты мятежных батальонов, держа своих офицеров под прицелами винтовок.

Всех обыскали по одному, отобрали револьверы и пистолеты, нашли и злополучную гранату. Подполковник тихо подозвал к себе портупей-юнкера Кардакова, бывшего ротным писарем и находившегося в зале вместе с арестованными офицерами.

– У меня на квартире деньги, между двумя матрасами на кровати лежит пачка, в ней 330 тысяч рублей. Это жалование для юнкеров роты, я должен был выдать его завтра.