Завтрашний день кошки - Бернард Вербер Страница 17

Проснувшись, я обнаружила, что все еще сижу в ящике, но Натали проделала в нем дырочки, и у меня была возможность наблюдать за ее работой со стороны.

Стало темнеть, день близился к концу. В одну из дырочек я увидела, что Натали сняла с себя желтую каску. Наконец-то я окажусь дома, лягу на диване у камина и избавлюсь от этой ужасной субстанции, которая называется водой. Это казалось мне даже важнее еды.

Что на меня нашло? Почему я решила узнать, что делают люди в течение дня? Сидя в ящике, я прекрасно отдавала себе отчет в том, что мы вновь поедем в чреве подземного чудовища.

Я принялась облизывать себя, почувствовала раздражающий вкус мыла и воды с некоторой примесью черного масла, в которое упала. Едва мы переступили порог дома, Натали, будто не желая ничего исправлять, еще и закурила!

Потом включила телевизор, и по экрану побежали картинки: одни люди что-то говорили, другие лежали мертвые в лужах крови, третьи куда-то бежали, четвертые в ярости кричали и потрясали в воздухе черными флагами…

Натали, похоже, нервничала больше обычного, но в виде наказания за то, что она посмела со мной сделать (унижение всей моей жизни!), я не прильнула к ее груди и не стала урчать, дабы ее успокоить.

Служанка, вероятно, увидела в моих глазах упрек – пытаясь вымолить прощение, она схватила фен и стала обдавать мою шерстку горячим воздухом. Я предпочла убежать и укрылась на холодильнике. Через кухонное окно мне было видно, что солнце уже закатилось за горизонт и на улице вот-вот стемнеет, но с мокрой шерсткой мне было слишком стыдно отправляться на свидание с Пифагором.

Тем хуже. Я спустилась со своего возвышения, чтобы чего-нибудь поесть.

Феликс поздоровался со мной и спросил, где я была. Сначала мне хотелось поведать ему историю моих похождений, но потом я вдруг поняла, что чистокровный ангорский кот не в состоянии постичь такие тонкие понятия, как работа, война, динозавры, египтяне, смех или Бог.

Я, можно даже сказать, сжалилась над ним. Его мир ограничивался миской, кухней, гостиной, нашей служанкой. Мир куцый и урезанный, будто специально предназначенный для недалекого ума.

Он даже не подозревал, что именем Бастет звали египетскую богиню с телом человеческой самки и головой кошки.

Может, просветить его? Нет, на данный момент для меня важнее собственное образование, и я не вижу причин для того, чтобы пугать его понятиями, выходящими далеко за рамки его понимания.

Да и что я могла бы ему сказать?

В конце концов, Феликс совершенно счастлив в своем невежестве.

Я испытывала к нему одновременно жалость и зависть.

Глядя на него, я покачала головой. Он это увидел и, руководствуясь ошибочными представлениями о мире, видимо, подумал, что я упрекаю его за отказ заниматься со мной любовью. После чего одним прыжком оказался на полке, где хранились в банке его тестикулы, и показал мне их, всем своим видом выражая ностальгию по былому.

Ох уж эти самцы, у них все, рано или поздно, сводится только к этому.

Я повернулась к нему спиной, показывая, что мне это совсем не интересно, и пошла посмотреть, как там Натали. Сначала она сидела в гостиной, потом кому-то позвонила, отправилась на кухню и проглотила какую-то желтую еду, над которой поднимался пар. Потом пошла в спальню, разделась, направилась в ванную, приняла душ (с водой и мылом, потому как влага, похоже, доставляла ей какое-то извращенное наслаждение), потом встала перед раковиной, смыла макияж, наложила на лицо крем, пахнущий травой, и улеглась в постель.

Затем позвала меня, но я сделала вид, что не услышала. Нет, сегодня я не стану урчать у ее ног и даже не устроюсь рядом, чтобы помочь ей быстрее уснуть.

Вместо этого я вышла на балкон спальни, увидела моего сиамского друга и печально, тихо мяукнула, чтобы привлечь его внимание:

– Мне очень хотелось бы увидеться с тобой, Пифагор, но сегодня у меня слишком непрезентабельный вид. Мне пришлось… принять ванну.

– Не мне тебя судить, Бастет. Пойдем прошвырнемся по улицам Монмартра, это поможет твоей шерстке быстрее обсохнуть.

Когда я спустилась вниз, сиамец ласково ко мне прикоснулся, и мы потерлись друг о друга мордочками. Его влажный розовый носик дотронулся до моего, и я почувствовала, как по телу будто пробежал электрический разряд. Да, я решительно испытываю к нему самые сильные чувства. И чем больше он сопротивляется моим чарам, тем глубже они становятся.

Просто встретились два разума – мой и его. Причем его знания меня буквально околдовали.

Я судорожно сглотнула и не стала демонстрировать ему всю свою привязанность.

Пока мы шли, в мою влажную шерстку задувал ветер, вызывая невыносимое ощущение прохлады и влаги. Я задрожала.

Когда мы поднялись на вершину башни Сакре-Кер, я рассказала Пифагору о проведенном мною расследовании тайны человеческой работы и о его ужасной развязке.

– Представляешь? Они стали смеяться!

– Я бы тоже хотел научиться смеяться, – прокомментировал Пифагор.

– Но ведь мы можем урчать и мурлыкать.

– У меня такое ощущение, что порой смех доставляет им небывалое удовольствие, сродни сексуальному. Моя служанка одинаково кудахчет, когда смеется и когда совокупляется.

Вдруг вдали прямо на наших глазах прогремел взрыв.

– Точно такой же я видела сегодня на стройке, но не знала, что они работают и ночью.

– Нет, ночью «производственных» взрывов не бывает. То, что мы видели, не что иное, как террористический акт. Судя по местоположению, он произошел в большой библиотеке. С тех пор как в мире стала шириться война, террористы постоянно пытаются дестабилизировать ситуацию, повсеместно устраивая резню. Их сегодня много. Иногда они стреляют в детей, ты сама это видела, в другие разы взрывают себя в толпе – как правило, в местах, посвященных культурному досугу.

– Почему они так поступают?

– Потому что выполняют приказы.

Отдаленный взрыв превратился в пожар.

– Кто же приказывает им себя так вести?

Пифагор ничего не ответил.

Я несколько раз потянулась, чтобы сохранить самообладание, и сменила тему разговора:

– Больше всего меня беспокоит, что люди принимают решения, совершенно не считаясь с нашим мнением. Я хорошо помню, как познакомилась с Натали. Тогда я была совсем еще юной кошечкой и обитала в деревне. Бегала по травке, лазила по деревьям, жила в мире и согласии с улитками, ежами и ящерицами. А потом, в один прекрасный день, нас с мамой отнесли в какое-то место, где было полным-полно клеток с всевозможными животными – говорящими птицами, разноцветными рыбками, собаками, кошками, кроликами и белками.

– Скорее всего, это был зоомагазин…

– Через несколько дней нас с мамой разлучили, и меня вместе с другими кошечками посадили в большой стеклянный ящик, одной своей стенкой выходивший на улицу.