Спящий - Павел Корнев Страница 17

– И не подумаю.

– Вы не имеете права удерживать меня помимо моей воли!

– А вот тут вы заблуждаетесь! – ответил профессор, взял со стола какой-то листок с синей гербовой печатью и поднес его к моему лицу. – Вердиктом судьи округа Кулон вы направлены на принудительное лечение в связи с острым расстройством критического мышления, представляющим опасность для окружающих.

Строчки перед глазами плясали и расплывались, и я лишь выдохнул:

– Что за ерунда?!

– Цитирую: «находясь в бессознательном состоянии, пациент высказывал угрозы и оскорбления в адрес ее императорского величества, перемежая их экстремистскими заявлениями религиозного характера».

– Нет! – рыкнул я. – Все было совсем не так! Я помню вас, вы заплатили, чтобы забрать меня сюда!

– На фоне ранения у вас развилось параноидальное расстройство психики.

– Дайте мне позвонить поверенному!

– Вы пробудете в нашей клинике до полного исцеления.

– Слушай, ты! – оскалился я. – Если не дашь позвонить, я тебя убью!

Профессор посмотрел на меня с неприкрытым презрением.

– Угрозы вам не помогут.

– Вовсе нет, – улыбнулся я, и по лопнувшей губе вновь заструилась кровь. – Это никакая не угроза.

– Что же это тогда?

– Обещание, профессор. Простое обещание.

Я потянул за краешек всколыхнувшегося в душе Берлигера страха, но в моей крови было слишком много морфия, и сосредоточиться на фобиях профессора не получилось. Головокружение сменилось острой головной болью, пришлось закусить губу и зажмуриться.

– Ваше заявление будет занесено в историю болезни, – пообещал Берлигер, и в этот момент в кабинет без стука вошел врач, который уже осматривал меня прежде.

– Вколите пациенту успокоительное, – распорядился профессор.

Доктор Эргант не стал интересоваться причиной такого решения, выставил на стол кожаный саквояж, приладил на стеклянный шприц новую иглу и наполнил его раствором морфия.

– Перестаньте! – потребовал я, но без толку. – Перестаньте немедленно!

Врач сделал инъекцию и повернулся к хозяину кабинета.

– Что-то еще, профессор? – спросил он.

– Полагаете, пациент готов к процедурам?

– Удивительно сильный организм, – ушел от прямого ответа доктор Эргант. – Раны заживают чрезвычайно быстро. В этом нет ничего сверхъестественного, но сталкиваюсь со столь мощной регенерацией впервые.

– Да или нет? – поставил профессор вопрос ребром.

– О, простите! – смутился врач. – Я отвлекся. Да. Без всякого сомнения – да. Можно начинать.

Я должен был спросить, что именно можно начинать. Я просто обязан был это сделать, но не смог.

Морфий в один миг разошелся по крови, стены кабинета исчезли, потолок выгнулся и превратился в купол серого из-за дымной пелены небосвода. Кругом, насколько хватало взгляда, простиралась выжженная, спекшаяся и покрытая пеплом земля. Кое-где продолжали плеваться огнем лужицы горящей жижи. Стоял удушливый запах серы, но дышалось при этом на удивление легко, жар совсем не ощущался, а глаза не слезились из-за едкого дыма.

Но все было еще впереди: я просто еще не провалился в видение до конца; откуда-то издалека продолжали доноситься голоса врачей, а через серое марево все так же просвечивал светлый прямоугольник окна.

– Ты и в самом деле убил его?

Я резко обернулся и вскинул руку, прикрывая от нестерпимого сияния глаза. Возникший за спиной силуэт человека был ослепительно-белым, словно его прорезали в сновидении напрямую в сердце солнца.

– Так ты убил его? – Странный голос, казалось, прозвучал в самой моей голове.

– Кого именно? – ответил я вопросом на вопрос. – Я много кого убил…

Доза морфия и нереальность происходящего развязали язык, ну да и что с того? Ни один суд не примет сказанные в подобной ситуации слова в расчет.

В подобной ситуации? Я только сейчас осознал, что стою полностью обнаженным посреди сожженной огненным дождем степи, босые ступни сминают рыхлый горячий пепел, а мне ничуть не жарко. И даже сияние странного собеседника перестало резать глаза.

Это был мой сон, и мне было в нем хорошо.

Дьявол! Здесь тело вновь повиновалось мне, как и прежде!

Ну почему морфий не решает всех проблем в реальной жизни?!

– Убил многих? – Силуэт человека едва заметно задрожал. – И скольких из них ты задушил? У многих ли при этом были связаны руки?

– Ты что, моя совесть? – оскалился я и немедленно схлопотал пощечину.

В следующий миг последовал новый удар, а потом наркотическое видение разлетелось на куски, и я вновь оказался в кабинете профессора.

– Ну и напугали вы нас, Лев, – шумно выдохнул доктор Эргант и вытер со лба пот замызганным носовым платком.

– Если пациент восстанавливается так быстро, как вы говорите, в инъекциях морфия больше нет необходимости, – решил Берлигер, подравнивая тоненькой пилочкой идеально ровные ногти.

– Приму к сведению, профессор, – не стал оспаривать это решение врач и распахнул дверь кабинета. – Люсьен, Джек! Поместите пациента в третью палату.

Санитары переглянулись, и тот, что был помощнее, уточнил:

– В третью? Уверены, доктор?

– Да, Люсьен, уверен.

– Как скажете, доктор.

Меня вывезли из кабинета профессора и покатили по коридору, но очень скоро тележка свернула в боковой проход и остановилась перед закрытой дверью. Люсьен отцепил с пояса связку ключей и отпер замок, тогда рыжий Джек направил каталку на уходящий вниз пандус.

– Ну почему лифт в подвал не ходит? – просипел он, с натугой удерживая тележку от стремительного заезда вниз.

Люсьен с улыбкой пихнул его под ребра, и рыжий санитар от неожиданности разжал руки. Каталка понеслась в подвал, ее едва успели перехватить, прежде чем случилось столкновение с перегородившей проход решеткой.

– Все развлекаетесь? – покачал головой охранник в серой униформе и с полицейской дубинкой на поясе, отпирая дверь.

– Кто бы говорил! – хмыкнул Люсьен и похлопал напарника по спине. – Кати, Джек. Кати!

И каталку втолкнули под каменные своды жутковатого подвала.

Скрипящее колесико надсадно надрывалось, но его визгливое подвывание было не в силах перекрыть глухие удары в двери палат, мимо которых меня провозили. Санитары не обращали на дробный перестук никакого внимания; такое поведение пациентов здесь явно было в порядке вещей. Как и пронзительные стоны. Или не стоны даже, а бесконечный заунывный вой, все тянувшийся и тянувшийся на одной и той же ноте. На фоне этого завывания как-то даже не пугали резкие вскрики и отдельные нечленораздельные возгласы.