Падший - Павел Корнев Страница 17

Я направился на выход, уже у двери хлопнул себя полбу и вернулся к решетке.

— Да? — оторвался работник ломбарда от своего увлекательного занятия.

— Пистолет интересует, — указал я на самозарядный пистолет, плоский и компактный.

— Маузер, модель «восемнадцать семьдесят семь». Двадцать пятый калибр, вес… — Оценщик взвесил оружие в руке и решил: — Не более полукилограмма. Длина — сантиметров четырнадцать-пятнадцать, поместится в любой карман.

— Позволь! — попросил я, принял пистолет и повертел его в руке. В отличие от своего старшего собрата — модели «К63», этот маузер просто потерялся в ладони. — Сколько стоит?

— Пятнадцать франков.

— Не дорого? — усомнился я.

— В цену входит запасной магазин и коробка патронов.

— Беру, — решил я и выложил на прилавок десятку и пятерку. Оставшихся сорока франков должно было хватить и на билет до Нового Вавилона, и на пропитание, а оружие — вещь первостепенной важности. Без него не обойтись.

Оценщик убрал деньги в кассу, передал мне запасной магазин и выложил на прилавок коробку патронов двадцать пятого калибра. Я снарядил магазин, воткнул его в рукоять и сунул пистолет в карман, дабы лишний раз не нервировать работника ломбарда, затем набил запасной. Его убрал в карман брюк, уравновесив таким образом складной нож с другой стороны. Картонную коробку с собой брать не стал и пересыпал остававшиеся в ней патроны в пустую жестянку от леденцов.

После этих приготовлений я охлопал себя по бокам и решил, что если пиджак и стал топорщиться сильнее, то лишь самую малость. Нормально.

— Удачного дня, — напутствовал меня оценщик.

— Удачного, — ответил я и распахнул входную дверь.

Шагнул на улицу, вытянул из нагрудного кармана темные очки, и тут же по нервам резанул отголосок чужого страха. Я завертел головой по сторонам и заметил своего вчерашнего знакомого, Емельяна Никифоровича. С одутловатым и нездоровым лицом он в одиночестве сидел за столиком уличного кофе и напряженно смотрел на чашечку кофе. Рука его заметно дрожала.

Прошипев проклятье, Красин поставил чашку на блюдечко, взял с тарелки аппетитного вида рогалик, макнул его в кофе и откусил.

— Шоковая терапия не помогла? — сочувственно поинтересовался я.

Емельян Никифорович поднял взгляд, обрадовался и указал на стул напротив.

— Присоединяйтесь, Лев Борисович! Здесь подают чудесные рогалики!

Я решил, что вполне могу позволить себе второй завтрак, и попросил выглянувшего на улицу официанта принести чашку кофе и выпечку. Если начистоту, два тоста в доме Монтегю полноценным приемом пищи считаться не могли.

— Нет, Лев Борисович, — макая в чашечку кофе очередной рогалик, вздохнул Емельян Никифорович, — шоковая терапия, как вы изволили выразиться, не помогла. Клин не вышиб клин, но я на эту дикую теорию и не полагался. Это все Иван Прохорович. Я проиграл ему в карты, а карточный долг — это святое, знаете ли.

— А где он сам?

Красин пожал плечами:

— Мы с ним не особо близки. Просто держимся друг друга, как держатся друг друга соотечественники в чужой стране. Да и общих знакомых хватает.

Принесли мой заказ, на вкус рогалики оказались ничуть не хуже, чем на вид. Еще горячие, с хрустящей корочкой. Кофе тоже не разочаровал.

— Дам вам совет, Лев Борисович, — произнес с задумчивым видом наблюдавший за мной Красин. — Дважды подумайте, прежде чем ввязываться в авантюры, на которые вас станет подбивать Иван Прохорович. Он на такие дела мастак. И знаете, — доверительно склонился над столом собеседник, — я подозреваю, он симпатизирует анархистам!

— В самом деле? — вежливо улыбнулся я, но внутренне так и подобрался. Попасть в поле зрения Третьего департамента из-за знакомства с состоящей на учете личностью не хотелось совершенно. — Почему вы так решили?

— Помимо его резких высказываний? — усмехнулся Емельян Никифорович. — Слишком уж пристально он интересуется Шаляпиным. Отслеживает, где тот бывает, с кем встречается. Это не профессиональный интерес. У анархистов на Шаляпина зуб.

— Как и у вполне законопослушной либеральной общественности, к коей относится каждый второй отдыхающий здесь русский, — попытался смягчить я высказывание Красина.

Я как раз был в России, когда Федор Шаляпин после одного из театральных представлений опустился на колени перед имперским наместником, а того после подавления беспорядков семьдесят второго года в определенных кругах звали не иначе как Кровавым. Скандал случился грандиозный! Одни посчитали возмутительным низкопоклонством сам факт коленопреклонения, другие припомнили великому певцу его не столь уж давнюю поддержку восставших рабочих. Деятели искусств как один отвернулись от коллеги, газетчики перемыли ему все кости, анархисты и вовсе грозили расправой. Неудивительно, что Шаляпин вскоре уехал в Европу и с тех пор на родину не возвращался.

Емельян Никифорович пожал плечами:

— Мое дело — предупредить. А вообще, заходите в гости, — указал он на соседний дом. — Во дворе белый флигель, снимаю там апартаменты.

— При случае обязательно зайду, — пообещал я, выложил на край стола серебряный франк и поднялся на ноги. — Увидимся.

— Стойте! — встрепенулся Красин, стоило только мне шагнуть из-под тента на солнцепек. — У меня здесь открыт кредит. Угощаю! — И он кинул оставленную на столе монету.

Все случилось слишком быстро, и я не успел справиться с рефлексами. Тело развернулось боком, рука отдернулась в сторону, и серебряная монета пролетела мимо, зазвенела на брусчатке, покатилась и уткнулась в каменный бордюр.

— Сердечно прошу меня извинить! — охнул Емельян Никифорович, но сразу расхохотался и погрозил указательным пальцем. — Вижу, не у меня одного была бессонная ночь!

Я улыбнулся шутке, поднял монету и, отсалютовав Красину, зашагал по улице.

Серебро. У оборотней сложные отношения с серебром. Оно нас убивает. И потому те, кому проклятие переходит по наследству, на уровне безусловных рефлексов обладают способностью уворачиваться от серебряных пуль. Лично мне всякий раз приходилось делать над собой определенное усилие, дабы просто взять в руки банальный серебряный франк.

Этот франк, к слову сказать, я в бумажник убирать не стал и сунул его разносчику газет, как и вчера, караулившему прохожих на перекрестке. Взял у него свежий номер местных «Утренних известий», ссыпал в портмоне звонкую медь сдачи и отправился по нашему вчерашнему маршруту.

Я собирался нанести визит в варьете. И хоть увеселительное заведение в столь раннее время еще не работало, сегодня меня влекли туда не голые ножки красоток из кордебалета, а неприятные вопросы к персоналу. Конкретно — к бармену.

Чертов индус…

По пути я наткнулся на телеграфное отделение и не преминул зайти в пропахшее бумажной пылью помещение. Перьевая ручка и чернильница оказались заняты, пришлось подождать.