Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Николай Чадович Страница 17

– Как приятно услышать о себе что-то доброе, – хотя тенетника уже и след простыл, вещун по-прежнему говорил полушепотом.

– Что заслужил, то и услышал, – обронил я. – Здесь я с этим типом полностью согласен… Кстати, а кто он, собственно говоря, такой?

– Что ты хочешь знать?

– Хотя бы имя.

– Имя его ты все равно не запомнишь, ибо больше всего оно напоминает предсмертный визг зверька, которого перепиливают тупым ножом. А занимается он, как и все тут, борьбой с вредоносцами. Но, если одни тенетники охраняют границу или преследуют врага, проникшего в пределы Ясменя, он делает то же самое в странах, где таятся вредоносцы и где проживают их союзники. Раньше он сам участвовал в налетах на тайные поселения вредоносцев, но сильно пострадал в одной из схваток. Видел его рожу? Сейчас он почти ничего не видит и плетет нити заговоров, не покидая родную страну.

Все ясно, подумал я. Начальник внешней разведки. Должность при всех государственных устройствах немалая. Подразумевает недюжинные личные качества, широкие связи, знание иностранных языков и абсолютную беспринципность. Пример – Аллен Даллес. Нередко находится в неявной оппозиции к властям. Пример – адмирал Канарис.

Хотя какая власть может быть в этом громадном муравейнике, называемом Ясменем? Власть подразумевает наличие сильных и слабых, богатых и бедных, лидеров и маргиналов, а тенетники внешне и внутренне похожи друг на дружку, словно патроны, выщелкнутые из одной обоймы.

Выяснив статус Рябого, я продолжал расспросы:

– У вредоносцев, ты говорил, союзники есть. А у тенетников?

– Откуда? Очень уж заносчивый народ. Много о себе мнят… Да и вредоносцы уже всем изрядно надоели. Эти так называемые союзники просто хотят сплавить их куда-нибудь подальше от себя, желательно в Ясмень.

– Несладко покажется вредоносцам, сменившим привычные болота и чащобы на сухую степь.

– За них не беспокойся! Не пропадут. Или Ясмень превратят в болото, или сами сделаются другими. Здесь это запросто.

Понятно, подумал я. В смысле понятно, что ничего не понятно. Чем больше нового я узнавал об этом мире, тем в большее недоумение приходил. Нет, надо слегка проветриться.

– Ты посиди пока здесь, – сказал я вещуну. – Подумай над своим поведением. А я немного прогуляюсь. Поищу что-нибудь съестное.

– Рано. Охотники еще не вернулись.

– Вдруг что-нибудь со вчерашнего дня осталось…

В силе защитного знака, оставленного мне Рябым, я не сомневался, но на всякий случай опять соорудил себе пуховые бахилы – зачем лишний раз дергать тенетников, бдящих о безопасности своих соплеменников.

Там, где накануне кучами лежали бабочки, не осталось ничего, кроме пестрых крылышек, приклеившихся к сигнальным нитям. В других местах, где, судя по всему, также происходило пиршество, валялась лишь кожура фруктов да перья каких-то пташек.

Оказывается, тенетники не такие уж законченные вегетарианцы, как это мне показалось вначале. Но неужели они едят сырое мясо? Ведь его можно приготовить соответствующим образом и без огня. Например, провялить в лучах Светоча. Или сварить в воде горячих источников, дымы которых я видел, пролетая над Ясменем. Надо бы слить эту идею кому-нибудь в уши…

Ветер, не такой сильный, как в вышине, но по земным меркам едва ли не шквальный, толкал меня то в спину, то в грудь, однако это неудобство вполне компенсировалось тем наслаждением, которое я получал, наблюдая за вольной игрой трав и цветов, затеянной этим ветром.

Пышный луг, простиравшийся до самого горизонта и не истоптанный даже в пределах поселка, то покрывался серебристыми волнами, и тогда казалось, что на меня наступает бесчисленная рать, размахивающая сверкающими саблями, то шел завертью, и это походило на волшебный водоворот, в который все гадающие невесты мира разом бросили свои венки.

В небесах было пусто, если не принимать во внимание облаков самого разнообразного цвета и формы: синих башен, розовых знамен, фиолетовых стогов, седых лошадиных морд и нежно-палевых пеньюаров, как будто только что сорванных с исполинских дев, – все это перемешивалось, словно в калейдоскопе, тут же возникало вновь в совершенно иных вариациях и уносилось в сторону Светоча.

Ясмень, безусловно, являл зрелище грандиозное и прекрасное, но я не мог бы долго прожить в этом сплетении вечных бурь.

Тенетники, оставшиеся сегодня на земле, были заняты Делом. Одни сооружали – вернее плели – особенно высокую башню, похожую на минарет. Другие таскали воду из озерца, расположенного на дне котловины (опять же в плетеных мешках). Третьи с помощью игл побуждали к труду громадного флегматичного зверя, чья черная шкура лоснилась, как самый лучший бархат, а длинное рыло с могучим кривым клювом напоминало рабочий орган трактора-корчевателя «Кировец».

Он уже успел вырыть в земле изрядную яму, попутно обнаружил гнездо каких-то жирненьких существ, похожих на сурков, и по этому поводу решил немного передохнуть, что весьма не устраивало строгих надсмотрщиков. Короче, ситуация выглядела довольно комично.

Никогда бы не подумал, что тенетники имеют рабочий скот. Или они на время позаимствовали это чудище в какой-то неведомой стране, где вот так запросто водятся землеройки величиной с мамонта?

Поселок был невелик – всего-то пять-шесть дюжин домов, – но с его околицы открывался вид на другие башни, являвшиеся как бы символом каждого форпоста тенетников. Если меня не подводило зрение, все они находились в стадии строительства.

Почему тенетников обуяла вдруг повальная гигантомания? Что это – маяки, капища? Но разве в них нуждается летающий народ, имеющий возможность постоянно созерцать свое немеркнущее божество?

А если башни предназначены для наблюдения за окрестностями, то зачем нужна сигнальная сеть, опутывающая все вокруг?

Вот вам еще несколько безответных вопросов.

Задерживаясь возле работающих тенетников, я внимательно прислушивался к звукам их речи и постепенно приходил в выводу, что освоить этот язык, одинаково чуждый и человеческому слуху и человеческому голосовому аппарату, в принципе возможно. Главное – побольше упорства и – что весьма немаловажно – веры в себя. Чем я, спрашивается, хуже того же самого вещуна? Даже его собственное яйцо воспылало симпатией ко мне. А ведь оно ни глаз, ни ушей не имеет. Подспудно все ощущает.

Вполне возможно, что когда-нибудь я даже освою язык запахов, на котором общаются и даже поют свои песни аборигены страны Горьких вод.

Вот только противогазом не мешало бы запастись. Уж если от самой простой фразы меня чуть не стошнило, то можно представить, как пахнут их ругательства…

Эти честолюбивые мечтания нарушил душераздирающий крик, запавший мне в память еще со вчерашнего дня, когда я имел неосторожность зацепить сигнальную нить. Неужели у меня опять вышла промашка!