Друг и лейтенант Робина Гуда - Анна Овчинникова Страница 17

Великий Королевский Путь на Йорк никогда не пустел, и как ни разбрасывал странный главарь разбойников пенни и шиллинги по окрестным деревням, его казна не оскудевала.

Да, Робин Локсли и впрямь вел себя очень странно... Настолько странно, что многие считали его сумасшедшим. Святые угодники, по английским лесам и дорогам всегда шастали объявленные вне закона отчаявшиеся бродяги, лишившиеся домов вилланы, разоренные сокмены, беглые сервы! А когда новоиспеченный король Ричард принялся выколачивать из англичан деньги на крестовый поход, таких изгоев стало еще больше, и зачастую они сбивались в стаи, как волки в голодный год. Их банды были куда опаснее волчьих стай, и расправлялись с ними безжалостней, чем с волками: едва ли какая-нибудь из больших и мелких шаек, объявлявшихся за последний десяток лет в Ноттингемшире, сумела пережить хотя бы одну зиму... Но несколько аутло под предводительством йоркширца Робина Гуда хозяйничали в Шервуде уже второе лето, более того — вели себя так, будто являлись сюзеренами всей округи!

По правде сказать, еще никто из здешнего простого люда не знал таких щедрых сюзеренов — и таких веселых в придачу. Даже в церквах во время служб прихожане, хихикая, рассказывали теперь друг другу об очередной проделке лесных стрелков; не смеялись только жертвы этих проделок. Впрочем, среди них никогда не бывало тех, у кого бы отобрали последнее. Напротив, многие бедняки сумели справиться с чрезвычайным сбором только благодаря безрассудно щедрой шервудской шайке, поэтому разбойники не испытывали недостатка в доброжелателях, готовых оповестить их о «кудрявых овечках», собирающихся двинуться через лес.

«Раздай все, что у тебя есть, дабы войти в Царствие небесное», — возглашали все до единого проповедники, даже если сами и не думали так поступать. «Отбери все, что можешь, от одежи до жизни, чтобы выжить», — так поступали раньше все разбойничьи шайки. Но еще никто и никогда прежде не отбирал у одних, чтобы отдать другим. И еще никто из аутло не превращал свои ограбления в бесшабашные выходки, достойные беззаботных подростков, а не затравленных беглецов. К тому же эти беглецы с несказанной наглостью осмеливались называть себя «вольными», как будто во всем Ноттингемшире только висельники, обосновавшиеся в Шервуде, обладали истинной свободой! Ходили даже слухи, будто Робин Гуд объявил Шервудский лес свободным от норманской хартии, даровав право охотиться там любому, кто в силах держать лук.

Конечно, то были всего лишь слухи, но находилось немало простаков, готовых в них поверить. И все больше деревенских парней учились трубить в охотничьи рога, а все окрестные мальчишки вместо игры во взятие Иерусалима играли теперь в лесных аутло, стражников шерифа и наемников де Моллара; причем каждый сорванец желал быть только вольным стрелком, обводящим своих врагов вокруг пальца.

Пока что «волчьим головам» и вправду это удавалось.

Симон де Моллар еще не оправился от раны, нанесенной ему Робином Гудом, а его разноплеменная шваль — гасконцы, брабантцы, фламандцы — искала аутло в основном в питейных домах и под юбками местных женщин, потому люд по деревням все громче роптал, поминая «датский день». Шериф же Певерил, доведенный до остервенения тем, что во время его последнего тура выборные от сотен не дали внятных показаний против разбойников, грозил самыми страшными карами за нарушение закона круговой поруки... Напрасно. Саксы явно готовы были поклясться не только на Евангелии, но и на Коране, что никогда не видели никого из шервудских висельников и едва ли что-либо слышали о них. Мир в Ноттингемшире как будто повернулся вокруг своей оси, если уж круговая порука «волчьих голов» значила теперь для людей гораздо больше той, которую предусматривали английские законы!

— Ты должен спасти моих сыновей, — вдова Хемлок в упор посмотрела на главаря разбойников, который не отрывал глаз от гусеницы, меряющей методичными шажками стержень его лука. — Это твоя вина, что их приговорили к смерти! Да разве раньше они осмелились бы поднять руку на королевского оленя?! Никогда! Они угодили в беду из-за тебя, йоркширец!

— Брось, твои парни сами виноваты, что влипли, — пожал плечами Вилл Статли. — Их прихватили у еще тепленького оленя — так чего же ты хочешь? Тот, кто суется в лес за олениной, должен быть попроворней, знаешь ли, да помнить, что брюхо любого стражника такое же мягкое, как у оленя...

Вдова Хемлок резко повернулась к Виллу, и рыжеволосый крепыш попятился от шагнувшей к нему худощавой седой женщины.

— Это вы виноваты в том, что моих сыновей завтра казнят!! — прошипела вдова, уперев руки в бока, и все аутло, с которыми она встречалась взглядом, невольно отводили глаза. Перед кошкой, защищающих своих детенышей, часто пасует даже самый

храбрый пес. — Вы научили молодых дураков трубить в охотничьи рога! Вы подбили их стрелять королевскую дичь, как будто они — голубых кровей! Вы вопили, что норманы отбирают наше старинное право охотиться на тварей, которые принадлежат одному Господу Богу! И вот чем все это обернулось! Да разве мой муж позволил бы нашим оболтусам взять в руки лук?! Их лапы созданы для сохи, не для лука! Но Дерик давно мертв, а мои сыновья... — Вдова всхлипнула, но тут же сжала губы и сердито провела

тыльной стороной ладони по мокрому лицу. Мокрому как от слез, так и от капающей с листьев воды. — Моих сыновей завтра повесят. У городских ворот уже возвели помост с виселицами, и все ноттингемцы придут завтра смотреть на казнь!..

Робин Локсли щелчком сбил гусеницу на траву, Тук возвел очи горе и принялся перебирать четки. Хемлок впервые видела беспутного монаха за подобным занятием — наверняка он отобрал четки у какого-нибудь своего собрата, шедшего через Шервудский лес. Маленький Джон неловко передернул могучими плечами, Дик Бентли по-крысиному ощерил зубы, Дикон ссутулился и повернулся к женщине спиной. Кеннет Беспалый хмуро смотрел на верхушки вязов, то и дело, поглаживая искалеченную руку — она, должно быть, дьявольски ныла в такой знобящий день.

Все разбойники молчали. И их молчание походило на долгие предсмертные судороги висельника.

Надежда погасла в глазах вдовы, в них полыхнула ярость.

— Вы спасете моих мальчиков — всех троих! — резкий голос женщины заставил встрепенуться какую-то пичугу в листве. — Вы не позволите палачу затянуть веревки на их шеях!

Локсли наконец поднял голову и посмотрел вдове в глаза.

— Да ты в своем уме, добрая женщина? — казалось, йоркширец не знал, что делать — засмеяться, выругаться или просто повернуться и нырнуть в зеленый омут леса. — Ты хочешь, чтобы мы вошли в Ноттингем, перебили наемников Моллара, ворвались в тюрьму, перерезали стражу шерифа и освободили твоих парней? Разве ты видишь здесь армию вооруженных до зубов рыцарей? — он обвел рукой шестерых нахохлившихся рядом с ним людей, каждый из которых явно хотел бы сейчас очутиться в каком-нибудь другом месте. — А может, нам заодно взять Иерусалим? А на обратном пути освободить короля Ричарда из темницы?..

— Если бы король Ричард был сейчас в Англии, Локсли, — голос вдовы Хемлок стал похож на скрип расщепленного дерева в дурную ночь, — ты забился бы в самую глубокую нору в этом лесу! Но король скоро вернется, и тогда вам несдобровать! Да, ты достаточно повеселился, йоркширец! Если ты и твои голодранцы не спасете Тома, Билла и Вольфа, вы сами кончите в петле, клянусь могилой моего отца! Никто в нашей округе больше не даст вам ни хлеба, ни эля, ни крова... А когда стражники и наемники начнут за вами настоящую охоту, уж я позабочусь, чтобы весь Руттерфорд, и Блидворс, и Папплвик, и Лакстон, и Менсфилд, и Эдвинстоун поучаствовали в травле! Да, клянусь Христом, который умер на кресте, никакие распроклятые лесные захоронки вас не спасут!