Московский выбор. Альтернативная история Второй мировой войны - Дэвид Даунинг Страница 17

«В полночь, ярким солнцем».

Из Зенрин Кюсю

I

Над необозримыми просторами северной части Тихого океана, по выражению начальника авиационной БЧ авианосца «Kara», «не летали даже птицы».

Равно как и разведывательные самолеты. Вечером 1 декабря ни один американский летчик не видел, как шесть японских авианосцев с мощным боевым охранением неуклонно продвигались вперед, в густом тумане по неспокойному морю. На палубах кораблей были уложены спрессованные пустые масляные канистры; под палубами аккуратно накапливался мусор и отходы. Корабли не могли позволить себе сбрасывать мусор за борт, выдав тем самым свое местоположение.

В восьмистах милях и шести днях пути лежал Перл-Харбор. Kido Butai — 1-й воздушный флот Японии лег на курс, ведущий страну к войне. Его командующий, адмирал Нагумо, стоял на мостике «Акаги» и напряженно размышлял о предстоящем задании. «Получится ли у нас»? — постоянно спрашивал он своего начальника штаба. Daijobu — «He беспокойтесь», — не менее постоянно отвечал адмирал Кусака. Два военачальника наблюдали за тренировками зенитчиков, расстреливавших ярких воздушных змеев, плясавших в сером ветреном небе.

На нижних палубах пилоты Kido Butai писали стихи и письма домой, рисовали акварели либо проводили время в кабинах самолетов, лишний раз тренируясь в управлении. Авианосцы шли неотвратимо и грозно.

В двух тысячах миль к западу линкор «Нагато» стоял на якоре в спокойных водах залива Куре. В нем находился главнокомандующий объединенным флотом адмирал Ямамото, игравший в этот момент в японские шахматы с одним из своих офицеров. Еще один офицер, капитан Куросима, архитектор плана атаки, находился на командном пункте вместе с начальником штаба адмиралом Угаки. Они отслеживали продвижение адмирала Нагумо, склонившись над огромной картой Тихого океана. Пока все шло по плану.

В тот же самый день в холодном зимнем Берлине японский посол спешил в Министерство иностранных дел на Вильгельмштрассе. Для фон Риббентропа у него были хорошие новости. Предыдущим вечером из Токио пришла телеграмма, заканчивавшаяся словами: «Мы сможем подойти быстрее, чем мечталось». Можно было смело предположить, что фон Риббентроп, человек действия, нежели размышления, будет впечатлен.

На следующий день Ямамото телеграфировал Нагумо подтверждение, которое тот с нетерпением ожидал. Kido Butai должен был «взойти на гору Нииката», то есть атаковать, согласно плану.

В этом послании был и второй смысл. Нииката была самой высокой горой в Японии. Под Ниикатой подразумевались США, самая развитая промышленная держава мира. Тем самым слова Ямамото символизировали огромную задачу, стоявшую перед японскими вооруженными силами. Для некоторых японцев это выглядело как военное безумие, но мало кто сомневался в том, что это была национальная необходимость.

II

В течение предыдущего десятилетия Япония неуклонно двигалась к войне, равно как и другие великие державы, имевшие свои интересы в Юго-Восточной Азии. В основе конфликта лежало международное разделение сфер влияния в Китае и Юго-Восточной Азии и вытекающих отсюда выгод, а также необходимость их изменения в пользу Японии.

Япония слишком быстро вошла в число ведущих капиталистических держав. Стандартный болезненный сценарий для всех развивающихся стран сработал и в случае с продолжателями «революции Мэйдзи». [19]Два великих достижения западной цивилизации — медицина и механизация — повлекли за собой кардинальные перемены в японском обществе: количество пригодной для обработки земли стало резко сокращаться, а количество населения, наоборот, резко возросло, и массы людей хлынули в город в поисках лучшей жизни. Но рост капитала не успевал за ростом населения и его ожиданиями. С подобными проблемами в XIX веке столкнулась Великобритания и, чтобы решить их, выстроила империю. В США такая пролегла была решена с помощью фронтира. [20]Но для Японии, искавшей выхода из этой ситуации, дело обстояло иначе. Мир повсеместно находился в кризисе, усилия японцев по увеличению экспорта разбивались о новые торговые и таможенные барьеры, а попытки отстроить свою империю натыкались на громогласные протесты и угрозы со стороны других держав.

Проблемы вставали перед страной с максимальной силой, но те японцы, чьей задачей было их решать, зачастую не имели воли либо желания делать это. Политические институты страны были еще незрелыми, демократия, внедренная в 1924 году, погрязла в коррупции по уши. Император, подобный Богу, хотя и был теоретически всемогущ, но предпочитал устраняться от таких скучных мирских дел, как проблемы японского общества. Реальная власть была сосредоточена в руках двух столпов — армии и флота.

Как и в Германии времен Веймарской республики, провал центристских сил автоматически влек за собой возвышение правых или левых. Последние, хотя и возросли количественно за 30-е годы, фактически были обречены на поражение: они были столь же «традиционны» для японского общества, сколько и центристы. В Японии не было прочной традиции радикального материализма, не было больших и влиятельных коммунистических или социалистических партий, пытающихся найти компромисс между экономическим ростом и социальной справедливостью.