Пилот мечты - Клим Жуков Страница 17

— Чего уставился? Или помогай, или проваливай! — рявкнул на меня боцман, а потом на своих подопечных: — Шевелись, каракатицы! Вот вернемся домой, вы у меня тут все языками вылизывать будете!

Возле ангара торпедоносцев меня отловил вахтенный офицер и устроил головомойку за перемещение по кораблю без ПДУ.

— Где твой дышарик?! Да-да! Твой! А ну, сми-и-ирна! Ты почему без дышарика? А если снова в бой, и техники атмосферу стравят?! Фамилия, звание?! Я сейчас на тебя рапорт…

ПДУ-то я взять не успел. Особисты так неожиданно выдернули меня из ангара, где я диктовал формуляр полетного отчета и ведомость на расход двадцати четырех ракет «Овод», что ПДУ я просто не нашел. Мы же пилоты и с самого начала военных действий практически не вылезали из скафандров. Теперь же я разоблачился, а дыхательное устройство не прихватил, из-за чего офицер сейчас наябедничает. Вполне справедливо, надо сказать.

— Румянцев, кадет СВКА, временно приписан к эскадрилье И-03! — пролаял я и вытянулся в струнку.

Вахтенный поднял взгляд от планшета, куда приготовился заносить мою подноготную.

— А… так ты из этих… салаг летающих. — Голос его неожиданно потеплел. — Ладно, на первый раз живи. Вот народ, а? Кадетов в бой пускать?! Я тебя в комбезе не признал… Всё, вольно, кругом, марш отсюда. Да, а дышарик-то получи, а то сам знаешь — не пустая формальность. Прямо сейчас зарули в ангар к торпедоносцам, там мичман Хоменко распоряжается. Скажи, что Яхнин послал — это я.

То, что меня приняли за строевого офицера лестно, но не удивительно. Мы все тут красуемся если не в легких скафандрах «Саламандра», то в форме № 3 — комбинезон без знаков отличия. К клапану нагрудного кармана на липучке приделана планка с именем и званием. К правому карману — часть приписки. И все. С пяти метров капитана от мичмана не отличить.

Добрый вахтенный, например, нес на себе надписи: «КПТ-3 ЯХНИН», «19 ОАКР КЭТ-1». Море информации: капитан третьего ранга Яхнин, комэск первой эскадрильи торпедоносцев девятнадцатого отдельного авиакрыла.

Я возвращался из ангара с ПДУ на поясе. Маска с кислородным баллоном не очень-то поможет, если отсек разгерметизируется. Зато при боевой замене атмосферы или при пожаре есть шансы добежать до рундука с гермокостюмами «Саламандра».

Словом, мичман Хоменко привел меня в уставную норму, и я бодро пошагал к жилой палубе, прикидывая, что врать в ответ на расспросы о моих похождениях. Возле лифтовой площадки послышались подозрительные, совершенно не военные звуки — всхлипывания какие-то. Плач? Да, именно так.

Я вышел на площадку и обнаружил возле стены сидящую фигуру, которая и издавала цивильные звуки, уронив голову на руки. Над плачущим человеком возвышались два офицера, которые увещевали того на разные лады.

— Подбери нюни, кадет! — Это первый, стальным голосом.

— Они… ы-ы-ы… все погибли, понимаете? Фрайман, ы-ы-ы… Фрол… ы-ы-ы… Власик… мертвые, все… их нет, понимаете?

— Мы понимаем, все понимаем. Нам очень грустно, но ничего не поделать, надо жить дальше. — Второй с сюсюкающим среднеазиатским акцентом, голос высокий, совершенно не вяжущийся с могучей плечистой фигурой.

— Хватит! Я сказал, хватит! — Снова первый. — Сколько можно убиваться!

— Пусть поплачет, Василий. Это ничего. Это лучше, чем в себе копить.

— Ибрагим! Это авианосец, а не институт благородных девиц! Так. Кадет Самохвальский! Встать! Смирно! А-а-тставить истерику!

Кадет вскочил. Это в самом деле был Коля (живой!). Я поспешил отступить за угол, чтобы он не видел, что я видел, ну, вы понимаете. Ни к чему это, лишнее.

— Самохвальский! Вот вам платок, утритесь. Нечего позориться перед личным составом. Будьте мужчиной!

— Василий…

— Лейтенант Бабакулов!

— Есть!

— Я знаю твои интеллигентские замашки, но сейчас не время! Всё, кадет, кругом! В ли-ифт… ша-агом… марш!

Раздался шелест закрывающихся дверей, который отсек педагогические звуки. Надо полагать, первый — Василий Готовцев, Колькин комэск, а второго я тогда не знал. Бабакулов какой-то. Коллега по эскадрилье, наверное?

Мне стало неловко. Не могу смотреть на искренние проявления чувств. Кроме того, я поразился собственному жестокосердию — никаких позывов всплакнуть или просто пожалеть о погибших товарищах у меня не возникало. То есть совсем. Душа была наглухо задраена усталостью. За ее шлюзами полыхал огонь. Но — никаких «чувств» на поверхности.

В каюте меня ждал Веня Оршев, который немедленно пристал с расспросами.

На завтраке на меня навалились сразу все: где меня носило? как выбрался?

Что я им мог рассказать? Сдох ДТ-фабрикатор, ушел на вынужденную, куковал, пока не прилетели немцы и не спасли.

А потери были страшные. По-другому не сказать. Некоторые эскадрильи оказались выбиты наполовину, и это за два дня боев! Европилотов на «Хагенах» джипсы проредили чуть ли не через одного.

В этой связи за столом возник вопрос: зачем посылать людей на убой, когда можно наклепать сотни боевых беспилотников? Выступал Вениамин Оршев, не забывая кромсать ложкой брусничное желе.

— …Сами посудите! Куда годится? Это нам повезло, что джипсы настолько тупые! Что Валентин Макарович Тоцкий говорил на инструктаже? Враг применяет не более четырех тактических схем. А будь они поумнее? С их-то технологиями? Да мы бы все тут полегли!

— Что ты предлагаешь? — горячился Пушкин. — Нет, Веня, ну вот что конкретно ты предлагаешь?!

— Да! Кто воевать будет?! — поддакивал ваш покорный слуга.

— Как кто?! Роботы! Зонды! У нас есть разведывательные беспилотники, так отчего не сделать целые эскадрильи боевых аппаратов? Пускать первой волной — не жалко! Они, кстати, дешевле выйдут — не надо решать проблему жизнеобеспечения пилота.

— А нас куда? — спросил Пушкин с подковыкой. — На свалку?

— Зачем ты передергиваешь, Саша, я такого не говорил! — возмутился Веня.

Спорили мы громко. К нам стали прислушиваться, и в конце концов за стол подсел комэск-два, тот самый Готовцев, который вчера реанимировал психику Самохвальского.

— Что за упаднические разговоры? А, кадеты? Кому воевать надоело?

— Да вот, — ехидно сообщил Пушкин, — кадет Оршев разрабатывает программу массового перевооружения москитных сил!

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался Готовцев. — Доложи свою программу!

— Да что там докладывать, — смутился Веня. — Мне непонятно, отчего роботов не используют в боевых частях. Только в разведке, вот и все.

— Оттого, что запрещено! — отрезал Готовцев. Он вообще отличался категоричностью в высказываниях (и не только в высказываниях). — Насчет Берлинской конвенции слыхал?

— Так точно, слыхал, — уныло отозвался Оршев. — Непонятно просто, почему такая конвенция?