i-o - Саймон Логан Страница 17

За неделю до этого я как-то заметил ей, что она не поймет, что есть хаос, если сама не поживет в нем. Использовать вместо себя манекена, прикрываться, словно щитом, другим живым существом, а затем наблюдать за тем, что с ним происходит, с безопасного расстояния, — все это не имеет ни малейшего отношения к анархии.

Во время этого разговора мы оба были пьяны и одурманены, но мое сознание оставалось достаточно ясным, чтобы уловить здесь возможность для постановки моего собственного опыта, а Шива настолько ничего не соображала, что попалась на мою удочку (хотя, как я подозреваю, она попалась бы точно так же, будь она трезвой, как стеклышко). Иначе она просто не могла отреагировать на то, как я ставлю под сомнение ее преданность делу разрушения.

Вот почему она взбиралась на вышку вместе со мной, и я видел, как все ярче и сильнее блестят ее глаза, как страх уступал место возбуждению по мере того, как она неумолимо двигалась навстречу собственной смерти. Нет ничего более возвышающего, чем ощущение того, что ты можешь погибнуть в любое мгновение, но тебе на это совершенно наплевать.

Взбираться на высоту двухсот пятидесяти футов в кромешной тьме под порывами ветра в компании человека, который в любую секунду может отправить тебя в спиральный полет в бездну, до которой всего один шаг, — вот это настоящая жизнь!

— Мы можем сделать это прямо здесь, — сказала Шива, когда мы одолели уже три четверти пути наверх.

Я пристально посмотрел на нее. Мы оба старательно избегали мыслей о том, что случится, когда взорвется первый заряд и вышка начнет складываться, словно детский конструктор, у нас под ногами.

Я снова полез вверх; после небольшой паузы она сначала нагнала меня, а затем и перегнала, поднимаясь по противоположной стороне, где швеллера отстояли друг от друга на меньшее расстояние. Покореженная и неработающая спутниковая тарелка на вершине вышки бесполезно раскачивалась под сильными порывами ветра.

И вот мы стоим на верхушке трехсотфутовой вышки, установленной, в свою очередь, на вершине шестидесятифутового бункера, окруженного заграждением из колючей проволоки, готовые взорвать все это к чертям собачьим. Наклонившись, я щелкнул тумблером на ее груди, который приводил в действие часовой механизм, связанный со всеми ее взрывными устройствами. Она щелкнула таким же тумблером на груди у меня.

0:10

В молчании мы смотрели друг на друга. Совместная смерть или ее угроза создают близость, не достижимую никаким другим способом. В последний миг твоей жизни можно успеть посмотреть в глаза только одному человеку.

0:07

— Пошла на хуй! — прошептал я Шиве одними губами.

0:04

— Пошел сам! — прошептала она мне в ответ, затем ухмыльнулась и огласила воздух ликующим и безумным криком радости.

0:01

Прозвучали первые взрывы — башня начала падать, и мы вместе с ней. Мы падали, падали вместе, словно выброшенный кем-то мусор, обломки металла проносились мимо нас, налетали на нас, а затем, окутанные облаком из пламени, стальных осколков и отравленного химией воздуха, мы врезались в землю

.

Она чуть было не погибла той ночью. Железный прут пропорол ее тело в нескольких сантиметрах от левой почки.

С тех пор она сопровождала меня во всех моих вылазках.

[Отступление. На самом деле хаос представляет собой совокупность множества порядков, перемешанных и спутанных друг с другом. Порядок может существовать только в самых маленьких, базисных системах — стоит системе увеличиться в размере, как сразу становятся заметны трещины, тектонические сдвиги, иррациональные процессы. Хаос поглощает порядок, при этом не уничтожая его. Он позволяет порядку существовать, но запускает свои паучьи лапы в него таким образом, что один порядок перепутывается с другим, создавая конфликт, потому что одного лишь присутствия второго достаточно, чтобы поставить под сомнение совершенство первого.

Кристаллический йод, нашатырный спирт, иодид калия, тиосульфат натрия (известный у фотографов как гипосульфит), гранулированная взрывчатка, аммиачная селитра, керосин, медицинский спирт, поваренная соль, сахар, нефть, фиксирующие агенты, связывающие агенты, пластит, эпоксидная шпатлевка, элек-тродная проволока, изоляционная лента, 90 мл, 120 мл, 4,3 грамма смешать с 0,8 грамма, растворы, йодистый аммоний, желатиновые капсулы, селитряная бумага, азид натрия, нитрат свинца, хлорат калия, алюминиевая пудра, ламповая сажа, глицерин, перекись натрия, гуммиарабик, я, Шива.

Смешать все вместе: рецепт хаоса. Конец]

Мы стали ходить на дело вместе, словно это что-то меняло.

С одной стороны — не так одиноко, с другой — ее присутствие выглядело как вторжение на мою территорию.

Да, мне порой бывало одиноко посреди взрывов, но одиночество никогда не было для меня главной проблемой. Когда я два года назад приставил пистолет к виску и нажал на спусковой крючок, я сделал это не из-за одиночества.

Я заметил, что поджигаю полоски пропитанной спиртом и острой, как бритва, пластиковой ленты, которыми она обмотала нас, только если Шива стоит рядом со мной. Я обнаружил, что стараюсь бросать гранаты как можно ближе к ней, чтобы ее могло задеть взрывом. Я поймал себя на том, что привожу в действие часовой механизм раньше, чем мы планировали, чтобы посмотреть, как она будет со всех ног улепетывать от места взрыва. Я знал, что она очень хрупкая в сравнении со мной, и радовался этому.

Никогда прежде мы не чувствовали такого радостного возбуждения.

Вскоре (возможно, в ответ на мое всевозрастающее пренебрежение ее безопасностью) Шива всерьез занялась выяснением пределов моей неуязвимости: она закладывала все больше взрывчатых веществ, едких жидкостей, концентрированных кислот в укрепленные на мне устройства. (Потому что, хотя на дело мы ходили теперь вместе, все ее смертоносные игрушки по-прежнему таскал на себе я). И теперь речь уже шла точно не об уничтожении зданий и сооружений (я и раньше в это не очень-то верил): теперь выбор мишеней стал совершенно произвольным. Главным стала игра со смертью. Она перестала рассказывать мне, почему мы взрываем тот или иной объект, а я перестал спрашивать.

Она также повысила дозу яда, которую подмешивала в мое лекарство. Желудок мой к тому времени уже находился в таком жутком состоянии, что непонятно, как я все еще оставался в живых. Я не мог ни есть, ни пить, ни даже выносить запаха пищи. Дышать — и то было больно.

Как-то ночью я бросил Шиве новый вызов. Упавшая балка порвала ей подколенное сухожилие. Она наложила себе на ногу шину, а затем я предложил ей немного серо-зеленого порошка, который она давала мне. Мы обменялись взглядами, и я прочел в ее глазах, что ей известно: я знаю, что она подсыпает мне в лекарство яд. Я взял трубку и вдохнул через нее порошок; мне показалось, что в ноздрю мне влили расплавленный асфальт. Затем я протянул трубку Шиве.

Черты ее лица, еще недавно перекошенного от боли, смягчились.