Тайна выеденного яйца, или Смерть Шалтая - Джаспер Ффорде Страница 17

УСТРИЦЫ В ШАГЕ ОТ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ПРАВ!

Вчера свершился самый большой исторический прорыв в деле защиты прав животных со времен средневековья: был принят билль о равенстве животных (антропоморфных) и человека. Этот законодательный акт гарантирует права животных, считающихся достаточно очеловеченными, на функционирование внутри общества homo sapiens. Соискатель должен пройти тест «на речевые и познавательные способности», и, будучи одобрен советом, состоящим из пяти человек, он получает удостоверение личности, которое позволяет ему спокойно жить в отведенном для этого безопасном участке Беркшира. «Это большая победа, — сказал мистер Козлик Билли, один из главных лоббистов. — Общество и так слишком долго нас игнорировало». Права обычных неантропоморфных животных под этот акт не подпадают, потому на них по-прежнему можно охотиться, убивать их, выращивать и поедать безнаказанно.

«Сова», январь 1962 г.

— Доигрался-таки! И кто же его убил — ревнивый муж?

— Мы не говорили, что это убийство, миссис Болтай.

Бывший дом Болтая представлял собой большое строение в духе Тюдоров, но только в духе. Он отличался нарочито дешевой элегантностью: мебель и картины — сплошь имитации и репродукции, пол в холле покрыт линолеумом «под мрамор». Они беседовали с миссис Болтай в большой кухне, сидя за столиком с пластиковой столешницей «под дерево». Облаченная в жакет из искусственного леопардового меха хозяйка с преувеличенной грацией курила «Собрание» через позолоченный серебряный мундштук. Волосы её были покрашены в чёрный цвет, а лицо после недавней подтяжки представляло собой застывшую маску. Она растягивала слова на великосветский манер и выглядела так, словно жидкую пудру на её физиономию накатывали валиком. Все в доме было искусственным, включая саму миссис Болтай, не сводившую с Джека жесткого взгляда.

— Какая разница? Он ведь мёртв, не так ли?

— Значит, вы не были близки?

Она снова рассмеялась.

— Когда-то были, инспектор. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как…

Она умолкла, подыскивая пример.

— Словарь? — предложила Мэри.

— Точно. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как «словарь» — не из моего. Я знала, что он спит с кем попало. Наделенный редкостным шармом, он на любую юбку, какая попадалась ему на глаза, смотрел как на добычу.

Миссис Болтай помолчала минутку. Ни Джек, ни Мэри не проронили ни слова, и она продолжила:

— Он женился на мне ради денег. Моя девичья фамилия Гарибальди. Как я понимаю, это вам о чём-то говорит?

— Говорит, — согласился Джек.

Он не хуже других знал, что семейство Гарибальди имеет большой вес на рынке выпечки. Компания «Выпечка и сладости ням-ням» стоила более ста тридцати миллионов, а её редингское производственное отделение выпускало более пяти тысяч пакетиков шоколадных изделий в день, и это только ассорти из молочного шоколада.

— Умирая, отец целиком оставил кондитерский концерн мне. Шолту понадобились мои деньги.

— Для роскошной жизни? — спросил Джек, не понимая, почему тогда Шалтай работал в этой дыре на Гримм-роуд.

— Для игры на бирже, — ответила миссис Болтай, вынимая окурок из мундштука и гася его в пепельнице из поддельной черепаховой кости.

— А на чем он играл?

— По большей части на банкротствах или тому подобных делах. Он скупал акции, когда те падали перед возможным слиянием предприятий, а затем продавал, когда они вырастали в цене — если, конечно, вырастали. Он вел очень рискованную игру. Около восьми миллионов фунтов моих денег спустил на свои дурацкие планы. Южноамериканский цинк, североамериканский цинк, канадский цинк… Вообще, — она на мгновение замолчала, — сдается мне, не много найдётся цинка, на котором он не спекулировал. Иногда срывал куш, но по большей части терпел убытки. Мы прожили вместе восемнадцать лет, и за это время он пять раз сколачивал состояние и пять раз разорялся. И, оказавшись при деньгах, всегда пускался во все тяжкие. Я думала, что он поутихнет, что эти выходки просто помогают ему доказать самому себе собственную привлекательность в глазах дам. Но все продолжалось, мистер Шпротт, и приобретало все более вопиющий характер, пока я не велела ему прекратить. Он отказался, и тогда я сказала ему, что из моих денег он больше ни пенни не получит.