Прозаические лэ - Елена Хаецкая Страница 17

Она отвечала, что сир Эрван имел обыкновение покидать ее время от времени, но никогда не рассказывал – для какой надобности. И было у нее подозрение, что он навещает другую женщину, способную подарить ему детей (при этих словах дама Азенор залилась слезами, но граф Жан даже глазом не моргнул, не сочувственный он был человек). И потому, страшась услышать нелицеприятную правду, дама Азенор не задавала супругу вопросов о его отлучках. И вот, он покинул ее на целых полгода – и она понятия не имеет о том, где его искать!

– Каковы же ваши намерения относительно замка Морван? – спросил граф Жан, который, как и обычно, в первую очередь думал об интересах Бретани и о том, чтобы в его землях царил мир.

– Полагаю, даме невместно управлять таким владением, – потупилась дама Азенор, – и потому предполагаю я, если еще через полгода супруг мой не объявится, вторично выйти замуж.

– Гхм, – молвил граф Жан, – полагаю, есть у вас кто-то на примете, достойный, умный, к кому вы питаете склонность?

Дама Азенор залилась краской и пролепетала, что от сюзерена ничто не скроется, – такой человек действительно имеется, и это – сир Вран, верный вассал и храбрый воин.

Граф Жан чуть поморщился и признал правоту дамы Азенор; однако наказал ей ждать еще полгода прежде, чем она отдаст сиру Врану руку и замок пропавшего сира Эрвана.

Но месяц шел за месяцем, зима миновала, и снова зеленью покрылись леса и рощи, а в полях начался и закончился сев; настал день Пятидесятницы, второй по исчезновении сира Эрвана. И граф Жан дал согласие на брак сира Врана и дамы Азенор.

После мессы, как заведено, отправился он на охоту и долго преследовал оленя, так что в конце концов оторвался от всех своих спутников и один забрел в чащу леса. Оленя он давно потерял и теперь искал лишь возможности выбраться, а лес вокруг него становился все глуше и темнее.

Граф Жан был человеком не робкого десятка, однако тут ему внезапно почудилось, будто чаща эта заколдована и он находится во власти каких-то злых чар, так что без посторонней помощи ему отсюда не высвободиться. Блуждать же без цели и надежды, покуда голод и усталость не сморят его, не заставят лечь на мягкий мох и забыться смертным сном, граф Жан никак не мог себе позволить, поскольку он правил Бретанью и тревожился о ее судьбе.

И потому воззвал он к святому Гвеноле и святой Одиль, и святой Этельреде, и святому Христофону, и тут навстречу ему из черного леса выбрался огромный волк.

Шерсть на волке была свалявшейся, словно он перелинял как переболел, глаза горели желтым огнем, а с клыков падала пена. Худые его бока тяжело ходили ходуном, стройные лапы ступали осторожно, но одна была поранена.

Волк приблизился к графу Жану и остановился, обдавая его жарким звериным дыханием. И вдруг графу Жану стало жаль зверя, он опустил кинжал, который занес было над волком, и проговорил:

– Для чего мне убивать тебя? Шкура твоя совсем негодная, и не получится из нее красивой оторочки, а сам ты так же жалок, как и я: блуждаешь в этой чаще без пропитания.

Волк поставил уши торчком и вдруг побежал вперед, сильно хромая. Граф Жан тронул лошадь и поехал следом.

Волк уверенно вел его звериными тропами, известными лишь лесным обитателям, но незримым для обычного человечьего взгляда. И спустя час или два вывел графа Жана на дорогу.

– Что ж, – сказал граф Жан, наклоняясь к волку, – здесь мы с тобой, пожалуй, расстанемся, брат мой. Ступай обратно в лес, потому что люди не потерпят твое общество и захотят тебя убить, как хотел убить тебя я.

Но волк не уходил, а все глядел на графа Жана и шумно дышал, вывесив язык. Он был таким худым, а лапа его кровоточила, и так ластился к графу Жану, что тот вдруг решился и, наклонившись, взял зверя к себе в седло, точно охотничью собаку.

– Если ты теперь укусишь меня, то я скажу, что ты неблагодарен, как человек, – заметил граф Жан. – И поступлю с тобой как с человеком: отдам палачу, чтобы тот отрубил тебе голову. Но если ты послужишь мне верно, то жди от меня награды. А я награждаю и людей, и зверей по их заслугам.

Волк прикрыл глаза и затих, успокоившись.

Рыцари и дамы обступили графа Жана и начали поздравлять его с благополучным возвращением и с добычей. Оленя же удалось убить сиру Врану, новобрачному, и он подъехал к графу Жану похвалиться.

– Слыхал я, убили вы волка в одиночку! – добавил сир Вран. – Кто же сравнится с вами, мой сюзерен, на войне или охоте!

Тут волк, смирно дремавший под рукой графа Жана, вдруг шевельнулся и открыл глаза. Услыхав голос сира Врана, он приподнял верхнюю губу, сморщил нос и показал зубы.

Сир Вран отпрянул и побледнел.

– Так вы не убили его!

– Как видите. Я не убиваю все, что движется, – а этот волк помог мне выбраться из чащи и к тому же вел себя не как дикий зверь, но, скорее, как добрая собака.

– Не такая уж добрая, – проворчал сир Вран, поскорее отходя в сторону.

Граф Жан привез волка в Ренн, где в те дни размещался его двор, призвал лекаря и велел ему заняться раненой волчьей лапой. Лекарь поначалу боялся дикого зверя и страшился даже приближаться к нему, но волк держался так кротко и смирно, что в конце концов лекарь даже полюбил его.

– Не всякий человек так бывает благодарен за помощь, – сказал он графу Жану, а волк лизнул его руку и растянулся у горящего камина. Он действительно не боялся ни людей, ни огня, и держался так спокойно, что скоро к нему все привыкли и обращали внимания не больше, чем на любую из собак графа Жана. Но граф Жан никогда не забывал об услуге, которую оказал ему этот волк, и повсюду брал его с собой.

* * *

Осенью граф Жан устроил большой турнир, и съехались бароны со всей Бретани и десяток баронов из Нормандии и даже несколько баронов из Англии.

Призы были назначены завидные, и рыцари бились не на жизнь, а на смерть, и кругом только и было, что разговоров, кто выехал сейчас на ристалище, и какую цену он уплатил за коня, копье и доспехи, и какой мастер делал для него щит, и кто будет носить эти цвета и этот герб, если сейчас означенный рыцарь сломает себе шею, а такое вполне возможно, поскольку обучал его рыцарскому искусству человек глупый и невежественный, который и сам-то в седле держится с трудом, – вон он, пьяница Гильом, и как только его нанимают в учителя? Был еще Евстафий, бывший солдат, у него одна нога и родом он голландец, – этот обучал хорошо и сам был фехтовальщик отменный, – да только бою на копьях учить не умел и в прошлом году убит был в пьяной драке.

Такие разговоры велись повсеместно, и крики не смолкали; гремели копыта и трубы, трещали копья и звенели доспехи; то и дело кто-то падал с коня, вздымая тучи пыли, и дамы вскакивали, прикладывая ладони к щекам и взмахивала цветными платками и рукавами. Граф Жан сидел с каменным лицом, уперев левую руку в бедро, и глядел на происходящее, а волк лежал у его ног.

И вот приблизилась к графу Жану дама Азенор, а он сказал ей: