Таматарха. Крест и Полумесяц - Роман Злотников Страница 17

Злобно ощерившись, гулям ударил с оттягом, целя увесистым навершием в голову. Зря: я нырнул под слишком высокий и инерционный удар, от которого врага еще и повело в сторону, и одновременно полоснул лезвием бок разбойника. Не знаю, какой урон нанес скользящий удар, но, выпрямляясь, я с силой вогнал клинок в шею раба.

В мою сторону бросился мародер, до того приставленный к монахам. Неумело брошенный нож разминулся с его головой, но все-таки отвлек внимание на себя. Я успел выхватить булаву убитого мной гуляма – и едва увернулся от летящего в лицо ребристого навершия: в схватку включился еще один противник.

Сердце забилось с удвоенной частотой. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: «Как же чудовищно будет болеть раздробленная кость!» Но руки сами среагировали, подставив древко булавы под падающий сверху удар. И тут же, скорее почувствовав, чем увидев атаку со спины, я едва успел присесть под пролетевшей над затылком сталью, одновременно обрушив палицу в пах стоящего напротив раба!

С отчаянным, режущим слух криком противник свалился, а я развернулся лицом ко второму, явно более опытному сопернику. Но последний замешкался – всего на секунду – отчаянно крича что-то держащимся позади гулямам. Наверное, на помощь позвал.

Стремительный выпад – и ребристая сталь навершия булавы врезалась в его лицо. Кто сказал, что палицей нельзя колоть?! Тычок уж точно удался… Враг дико заверещал, падая наземь, но добивающий удар в висок оборвал его визг.

Я скакнул вперед, перекувыркнулся, уходя от ожидаемой атаки со спины, мгновенно развернулся – но оба раба, видя скорую гибель соратников, остолбенели, даря мне драгоценные секунды. Обернувшись на грохот ударов стали о дерево, я увидел побратима, отчаянно бьющегося с гулямами, вооруженными саблями. Атаман же пока держится в стороне, бешено ругаясь и потрясая кривым клинком. Да, не спешит вожак принять участие в схватке! Впрочем, лучшие его бойцы и так справляются, грамотно обступив Добрана с обеих сторон и неумолимо оттесняя его к скальной стенке. Там-то он уже никак не сможет уйти от быстрых сабельных ударов!

Баланс сил изменился в одно мгновение: с бешеной силой и яростью отправленная в полет булава – в сущности, ее бросок был весьма схож с метанием топора – врезалась увесистым навершием в хребет одного из гулямов. От резкой боли тот упал на колени, соратник отвлекся на вскрик товарища – и пропустил рубящий удар по голени. Теперь пришел его черед истошно взвыть! Но, как и мой предыдущий соперник, он вскоре замолчал: Добран одним махом отрубил голову завалившемуся сельджуку.

Дико вскричал десятник противников, за спиной послышались частые, переходящие на бег шаги. Вскочив на ноги, я изо всех сил рванул к варину, даже не оборачиваясь на преследующих мародеров. Между тем варяг одним коротким ударом пригвоздил к земле подбитого мной гуляма, схватил его щит и яростно взревел, остужая пыл набегающих врагов. Я услышал, как последние на мгновение сбили шаг, и этого мне хватило, чтобы успеть подхватить щит и саблю второго противника Добрана.

Вовремя: понимая, что отряд уже практически целиком разбит, в схватку вступил десятник, попытавшийся одним ударом покончить со мной. Не вышло – я вовремя подставил щит под клинок и ответил размашистым, с непривычки неуклюжим ударом трофейной сабли. Атаман с легкостью защитился. В следующую секунду, торжествующе ухмыляясь, он обозначил удар по горизонтали от себя – и тут же присел, обрушив клинок на мои голени!

Но не зря мы с Добраном тренировались половину зимы, не зря до мельчайших деталей разбирали атаку, закончившуюся моим ранением. Высоко подпрыгнув, я пропустил под ногами саблю противника, после чего с силой рубанул по заставе ^[21], выбив оружие из рук врага. Очередной удар ошарашенный гулям принял на защиту, одновременно потянувшись правой рукой к поясу, но мощный толчок щит в щит опрокинул его на спину. Он еще попытался подняться, но не успел этого сделать: мой клинок распластал его бедро. Получив рану, вожак мародеров от боли потерялся, раскрылся – и в следующий миг острие сабли располовинило его гортань. Кажется, я начинаю вспоминать технику владения трофейным оружием – как-никак клинки гулямов искривлены совсем немного и очень напоминают мне родную шашку…

Пошатываясь от огромного количества выброшенного в кровь адреналина, я встретился взглядом с ошалевшими глазами Добрана, замершего над трупами поверженных мародеров. Кажется, верный варин вышел из схватки без ран, я вроде бы тоже – хотя в бою их порой просто не чувствуешь. Между тем телохранитель хрипло выдохнул:

– Считай… считай, воевода, второй раз мы сегодня родились. Вдвоем против одиннадцати!

Мои губы невольно расползлись в улыбке.

– А ты не верил!

Монахи с ужасом смотрели вокруг себя и, похоже, боялись даже шаг в сторону сделать. Кажется, придется долго объяснять им, что побоище было неизбежно.

Ну и пусть. Зато живы!

Выход в Цунду пришлось отложить на сутки – мы с Добраном занимались «погребением» тел разбойников. Хотя на самом деле заложить трупы камнями не представлялось возможным, так что, утащив их подальше от скита, мы просто сбросили их с обрыва. Зверье гулямов похоронит, обычное дело. Конечно, Георгий с Романом вряд ли бы одобрили наш поступок – но ведь не им и закладывать их камнями было, верно?

В старую столицу Джавахети мы прибыли вместе с братьями, выразившими желание исповедаться, причаститься, а заодно запастись провизией. Уже на подступах к городу нам встретился грузинский патруль, который занимался перехватом разбойных банд вроде той, с которой нам удалось справиться. При виде нас воины поначалу даже наложили стрелы на тетивы – ведь мы с Добраном взяли часть оружия гулямов и их щиты, – но возгласы монахов успокоили их. А как я удивился, поняв, что не меньше половины грузинского дозора составляют греки из тмутараканской рати!

У их старшего, десятника Нифонта (к слову, изумленного и одновременно счастливого моим спасением), я и узнал о последних событиях, начиная с рассказа о битве в долине Куры.

– Да, стратиг, виноваты мы, кругом виноваты. Но когда разнеслась весть о твоей смерти, воины словно обезумели, разом растеряв остатки мужества. Напрасно их пытались остановить уцелевшие лохаги и декархи, горстка трусов увлекла за собой всех уцелевших! Мы многих тогда потеряли в суматохе бегства, да еще пошел густой снег… В итоге уцелело около трех сотен контарионов, сотня бердышников. Позже, по заснеженным тропам сумели пробиться полторы сотни лучников и отряд уцелевших в рубке у тропы стратиотов первых шеренг, числом шесть десятков. Из них два десятка менавлитов. Одним словом, в живых осталось сотен шесть воинов.

Слова Нифонта меня, признаться, крепко взбодрили. Пусть уцелело чуть больше четверти рати, в душе я готовился к полной гибели войска, хотя разумом и понимал, что хоть кто-то должен был спастись! Но посыпавшийся на перевале снег, дезориентирующий людей и позже вовсе закрывший проход, а также тот факт, что сельджуки разбили грузин, предполагали самый худший исход. Так что первая новость была просто отличной!