Пятьсот миллионов бегумы. Найдёныш с погибшей «Цинтии» - Андре Лори Страница 17

Она рисовала в своём воображении то, чего не могла видеть глазами, следуя мысленным взором за этой исчезающей бадьёй, набитой людьми, среди которых когда-то был её муж, а теперь её единственный ребёнок. Некоторое время до неё ещё доносились смех и голоса, но, быстро удаляясь, они слабели, затихали и, наконец, совсем смолкали в глубине. Ей казалось, что она видит, как эта клетка опускается все ниже и ниже в узком вертикальном стволе, вот она уже на глубине пятисот, шестисот метров, — какая огромная высота отделяет её от поверхности земли, вчетверо выше самой высокой пирамиды! Вот наконец клеть останавливается, рабочие спешат выйти и мигом расходятся влево и вправо по своему подземному городу: откатчики идут к своим вагонеткам, забойщики, вооружённые кайлом, в свои забои — рубить пласты, бутовщики — заменять породой извлечённые угольные сокровища, крепильщики — ставить крепления, подпирающие кровлю галерей, дорожные мастера — чинить пути, прокладывать рельсы, каменщики — выкладывать своды.

Широкая, как проспект, главная штольня идёт от центрального ствола к другому стволу на расстоянии трех-четырех километров. Оттуда под прямым углом расходятся второстепенные галереи и дальше параллельно им подсобные ходы.

Между этими галереями возвышаются чёрные стены — массивы угля или породы. И все это такими правильными квадратами, громоздкими, чёрными!

В этом лабиринте чёрных, совершенно одинаковых улиц, при свете безопасных ламп движется, копошится, снуёт взад и вперёд целая армия полуголых рабочих.

Вот что видела перед собой госпожа Бауэр, когда, оставшись одна, сидела в раздумье у камелька, глядя на огонь.

И в этом лабиринте подземных ходов она особенно ясно представляла себе тот коридор, который она знала лучше других, где её маленький Карл открывал и закрывал дверцу заслона.

Когда наступал вечер, дневная смена поднималась наверх, а в шахты спускалась ночная смена. Но её мальчик не поднимался вместе с другими. Он отправлялся в конюшню к своему любимцу Блер-Атолю, задавал коню порцию овса и сена и, усевшись возле него, принимался за свой скромный ужин, который ему присылали сверху; потом, поиграв с полёвкой, пригревшейся у его ног, и с двумя летучими мышами, кружившимися возле него, он укладывался спать тут же на подстилке из соломы.

Как ясно представляла себе все это госпожа Бауэр и как быстро, с полуслова понимала она всё, что рассказывал о своей подземной жизни маленький Карл!

— Знаешь, мама, что мне вчера сказал господин Маульсмюле? Он сказал, что если я отвечу ему правильно на все вопросы по арифметике, которые он мне задаст, то он возьмёт меня к себе в помощники, когда будет снимать план шахты, и даст мне держать нивелировочную ленту. У нас, кажется, собираются прокладывать новый штрек, чтобы соединить нашу шахту с шахтой Вебера, а ведь это очень трудно размерить все так, чтобы он вышел как раз туда, куда нужно.

— Вот как! — воскликнула обрадованная госпожа Бауэр. — Тебе сказал это сам господин Маульсмюле!

И она тут же представила себе, как её маленький Карл держит протянутую по всей галерее нивелировочную ленту, а инженер ходит с записной книжкой в руке и, справляясь со своим компасом, отмечает, где пройдёт штрек.

— Но я боюсь только, что я не все понимаю в этой арифметике, — продолжал Карл, — и мне некого попросить, чтобы мне объяснили. Вдруг я отвечу неверно.

Тут Марсель, который молча курил свою трубку, сидя на табурете возле печки, вмешался в разговор и, обратившись к Карлу, сказал:

— А ты бы мне показал, что ты там не понимаешь, — может быть, я смогу тебе объяснить.

— Вы сможете объяснить? — с сомнением в голосе спросила госпожа Бауэр.

— А что же, — сказал Марсель, — ведь не зря же я каждый день после ужина хожу на вечерние занятия. Наш учитель очень доволен мной и говорит, что я могу помогать ему заниматься с отстающими.

С этими словами Марсель прошёл к себе в комнату, принёс оттуда чистую тетрадь и, усевшись рядом с мальчиком, спросил, что ему непонятно в задаче, и так хорошо объяснил ему всё, что Карл тут же решил её без всякого труда.

С этого дня госпожа Бауэр прониклась уважением к своему жильцу, а Марсель и маленький Карл стали друзьями.

Между тем на заводе Марсель зарекомендовал себя превосходным литейщиком, и его скоро перевели во второй, а затем и в первый разряд.

Каждое утро ровно в семь часов он входил в ворота сектора «О» и каждый вечер после ужина отправлялся на вечерние занятия, которые вёл инженер Трюбнер. Геометрию, алгебру и черчение он одолевал с одинаковым усердием, и его необыкновенные успехи поражали учителя. Спустя два месяца после поступления на завод Шульце молодой рабочий Шварц заслужил репутацию самого способного и толкового работника не только у секторе «О», но и во всем Стальном городе. Рапорт, представленный о нем в конце квартала его непосредственным начальником, заканчивался следующей официальной характеристикой: «Шварц (Иоганн), двадцати шести лет, литейщик первого разряда. Считаю своим долгом обратить внимание высшей администрации на этого молодого человека, который обладает исключительными способностями и выделяется как своими теоретическими знаниями, так и практической смёткой и ярко выраженной изобретательской жилкой».

Однако, чтобы привлечь к Марселю внимание высшей администрации, понадобился совершенно необыкновенный случай; случай этот не замедлил представиться, но обстоятельства, сопутствующие ему, оказались весьма трагическими.

Как-то раз утром в воскресенье Марсель, прислушавшись к бою часов, с удивлением обнаружил, что уже пробило десять, а его маленького друга Карла все ещё нет. Он спустился вниз спросить госпожу Бауэр, не знает ли она, отчего запоздал Карл, но госпожа Бауэр сама была в страшном беспокойстве: мальчик должен был прийти из шахты по крайней мере два часа тему назад. Марсель, видя её в таком смятении, решил пойти узнать, что случилось, и направился к шахте Альбрехт.

Дорогой он встретил кое-кого из шахтёров и спросил, не видели ли они маленького Карла, но, получив от них отрицательный ответ и пожелав им Gluck auf, что значит буквально «счастливо вернуться наверх» (обычное приветствие немецких углекопов), отправился дальше.

Часов около одиннадцати он подошёл к шахте Альбрехт. В это воскресное утро здесь не было той оживлённой сутолоки, какая обычно бывает у входа в шахту в рабочие дни. Одна только молоденькая «модистка» (шахтёры так в шутку прозвали сортировщиц) болтала с табельщиком, которому даже в праздничные дни полагалось дежурить у шахты.

— Не заметили вы, поднялся из шахты маленький Карл Бауэр, номер сорок одна тысяча девятьсот два? — спросил его Марсель.

Табельщик заглянул в свой список и отрицательно покачал годовой.

— А другого выхода из шахты нет?

— Нет, это единственный. Второй, северный выход ещё только строят.

— Тогда, значит, мальчик внизу?

— Очевидно, — отвечал табельщик, покачав головой, — но это странно. По воскресеньям там остаются только пять дежурных сторожей.