Повелители драконов. Последняя цитадель. Чудотворцы - Джек Вэнс Страница 17

Глубоко под Эскарпом Банбеков, в каморке, освещенной канделябром из дюжины люминесцентных флаконов, молча сидел обнаженный седой старик. На пьедестале, на уровне его глаз, покоился его танд – хитроумное сооружение из золотых стержней и серебряной проволоки, сплетенных и согнутых, казалось, в случайном беспорядке. Случайность этой конструкции, однако, была не более чем видимостью. Каждая кривая символизировала аспект Полного Осознания; тень, отбрасываемая конструкцией на стене, служила олицетворением Стези Разума, вечно меняющейся, вечно неизменной. Этот объект, священный для святош, служил источником откровений.

Изучению танда не было конца; новые прозрения постоянно выявлялись благодаря незамеченному раньше сочетанию углов и кривых. Использовалась изощренная номенклатура анализа танда: каждому его элементу, каждому соединению, каждому изгибу и повороту присваивалось свое наименование; каждый аспект соотношения различных его элементов классифицировался таким же образом. Таков был культ танда: невразумительный, взыскательный, бескомпромиссный. Совершая обряды инициации, молодой святоша мог изучать оригинал танда так долго, как считал необходимым; затем он должен был изготовить дубликат танда, полагаясь исключительно на свою память. После этого наступал важнейший момент его жизни: рассмотрение его танда синодом старейшин. В ужасной тишине, на протяжении многих часов они неподвижно разглядывали его творение, взвешивая мельчайшие вариации пропорций, радиусов, изгибов и углов. Таким образом они оценивали качества новопосвященного, судили об атрибутах его личности, определяли степень понимания им концепций Полного Осознания, Стези Разума и Основы.

Иногда свидетельство танда обнаруживало характер настолько запятнанный, что он считался недопустимым; отвратительный танд бросали в печь, из его расплавленного металла делали нужник, а неудачника, не прошедшего экзамен, изгоняли на поверхность планеты, чтобы он попытался выжить самостоятельно.

Созерцая свой собственный прекрасный танд, обнаженный седой Демие вздохнул и беспокойно пошевелился. Его посетило влияние настолько пламенное, страстное, одновременно жестокое и нежное, что ум его был подавлен. Непрошеной темной струйкой в его мозг просочилось сомнение. «Может ли быть, – спрашивал он себя, – что мы нечаянно отклонились от истинной Стези Разума? Может ли быть, что мы рассматриваем танды глазами слепых? Как это узнать? О, как это узнать! В ортодоксальном мировоззрении все относительно легко и просто, но как можно отрицать, что добро само по себе невозможно отрицать? Абсолютные определения – самые неопределенные из всех возможных, в то время как нет ничего реальнее неопределенностей…»

В тридцати километрах за горами, в бледном продолжительном зареве аэрлитского вечера Эрвис Карколо составлял свои планы. «Дерзким, жестоким, глубоко проникающим ударом я нанесу ему поражение! Я превосхожу его решительностью, мужеством, стойкостью. Ему не удастся снова меня обмануть, губить моих драконов, убивать моих бойцов! О, Джоаз Банбек, как я тебе отплачу за твое коварство! – Карколо гневно возвел руки к небу. – О, Джоаз Банбек, бледнолицый трус! – Карколо ударил воздух кулаком. – Я раздавлю тебя, как комок сухого мха!» Он нахмурился и погладил округлый багровый подбородок: «Но как? Где? У него в руках все преимущества!»

Карколо оценивал различные возможные стратагемы: «Он ожидает моей атаки, это несомненно. Несомненно, он снова будет ждать в засаде. Поэтому я стану патрулировать каждую пядь, но этого он тоже будет ожидать, опасаясь, что я обрушусь на него сверху. Где он спрячется? За Деспуаром? Или на Северном Пределе, чтобы застигнуть меня врасплох, пока мои войска переходят Сканс? Если так, нужно выбрать другой маршрут – через Слезоточивый перевал и под Гефроном. Тогда, если он растеряется и опоздает, я смогу столкнуться с ним на Пределе Банбеков. А если он отреагирует преждевременно, я стану охотиться на него среди пиков и пропастей…»