Цитатник бегемота - Ярослав Смирнов Страница 16

Иван, вытянув шею смотрел вперед. Персы — вражеская армия, — казалось, были бесчисленны. Сколько мог охватить взгляд, везде колыхалась щетина копий, сверкали страшные огромные ножи колесниц и налобники боевых слонов. Густая мешанина походила на выползающую из чудовищной кастрюли живую кашу, которая пучится, пыхтит, шипит, грозя затопить собой всю огромную равнину под палящим безразличным солнцем…

Уже совсем скоро блюдо будет готово. На радость богам войны, предвкушающим славное пиршество… и шакалам, которым достанется масса вкусных объедков.

Иван огляделся. Македонская армия представляла собою тоже весьма величественное зрелище. Слонов и колесниц не было, но фаланга тяжеловооруженных гоплитов, которая стояла чуть впереди и левее, казалась единым стальным монолитом, который способен сокрушить все что угодно. Закаленные в войне македонские ветераны, вооруженные огромными щитами и страшными копьями-сариссами до шести метров длиною… В чистом поле натиск такой живой стены протяженностью в километр и глубиной от шестнадцати до двадцати четырех рядов был просто ужасен.

Еще левее стояли греческие пехотинцы-союзники, а дальше — фессалийская конница, где служил тот самый псевдотезка, как хмыкнул про себя Иван.

Иван глянул вправо. Там волновалась конница: царские «друзья»-гетайры, во главе с самим Александром.

Иван хорошо видел божественного полководца. В пурпурном плаще, с непокрытой головой, с копьем в руке македонский царь находился перед строем своей конницы. Вот он привстал в седле, вглядываясь в даль, вот повернулся…

В воздухе повисло колоссальное напряжение. Огромное скопление людей и животных находилось на той грани, за которой наступает схватка, ужас, кровь… смерть. Вот сейчас они еще стоят неподвижно, их бьет дрожь, глаза лихорадочно блестят, но они еще живы, они еще находятся отдельно от других, хотя уже скованы цепью предопределенности, и их судьбы неведомым образом сплетены с судьбами других — таких же, лучших, худших, которым или от которых предстоит погибнуть, — а уже через неуловимое мгновение все они сольются в один ревущий, визжащий, сошедший с ума хаос, и живой позавидует мертвому, а мертвый еще долго будет оставаться живым…

Иван невольно крепче сжал в руке тяжелый меч. Он тоже чувствовал лихорадочное напряжение, но это скорее был азарт и предвкушение хорошего соревнования — в спортивном, что ли, смысле слова… Смутные видения оставили его, чужие голоса не докучали, голова была ясной, и. он четко знал, что и когда надо делать.

Внезапно глухой, постепенно набирающий силу рев, зародившийся где-то далеко впереди, пронесся над равниной. Чудовищная персидская каша дошла до кипения, выплеснулась из своей временной емкости и неумолимо, постепенно увеличивая скорость, поползла на македонян.

Великая битва Запада с Востоком началась.

Впереди персов во весь опор мчались колесницы; укрепленные на них большущие ножи бешено вращались, сверкая на солнце. Но это еще не была настоящая атака: Иван увидал, как понявший это Александр стал уводить свою кавалерию вправо, стараясь устранить недостаток построения своих войск — фронт македонян оказался короче фронта противника.

Персы тоже это видели, и части их скифской и бактрийской конницы понеслись вперед, стремясь опрокинуть правый фланг Александра и зайти македонянам в тыл. Вслед за этим вся персидская армия двинулась вперед.

Во весь опор мчащиеся колесницы первыми достигли македонских порядков. Находившиеся перед фронтом легковооруженные пехотинцы и лучники стали осыпать колесницы градом дротиков и стрел, стремясь поразить лошадей и возниц; вот уже одна колесница на полном скаку перевернулась, захрустели ломаемые хребты лошадей, возница и стрелок попытались соскочить — но тут же были затоптаны другой повозкой, которая сейчас же и сама перевернулась; отлетело колесо, оборвались постромки, и лошади мчатся дальше, а люди уже зарублены и корчатся в красной пыли; вот македонянин-пращник не успел увернуться, и его перерезало пополам страшной косой, и обе половины тела взлетели высоко вверх…

Колесницы наконец врезались в фалангу. Обученные воины моментально расступились, и повозки стремительно промчались сквозь строй, давя и калеча нерасторопных. Срезанные, точно золингеновской бритвой, головы, распоротые — кому как повезло — тела остались лежать на сухой земле, но фаланга уже снова сомкнула свои ряды, а потерявшие ход колесницы захвачены стоявшими в тылу. Педзетайры-фалангисты опустили копья и двинулись вперед.

В это время огромная свирепая масса персидской конницы с диким воем обрушилась на левый фланг македонян. Началась рубка. Фессалийской и союзной кавалерии там было намного меньше, и, несмотря на свою отчаянную храбрость, греки стали постепенно подаваться назад.

Страшный рев несся над равниной. Парфяне, саки, мидяне, составлявшие правый фланг персидских войск, бились свирепо и жестоко. Хруст, вопли, лязг железа, ржание лошадей… перемешавшиеся в один неразличимый в деталях хаотический вихрь белых, темных, вороных и пыльных пятен люди и лошади — сила против силы, страх против отчаяния, ненависть против бешенства, — все это было таким глупым и неуместным под безмятежным высоким небом…

Как часто бывает, большинство начало брать верх. Решив дорого продать свои жизни, фессалийцы бились остервенело, но часть особенно ретивых персов уже прорвалась в тыл македонян, к обозу. Внезапно там раздались громкие крики и засверкали клинки: это персы, взятые в плен ранее, напали на охрану лагеря и перебили ее. Их подоспевшие компатриоты-всадники довершили дело. В македонском тылу началась резня. Персы спешили грабить обоз.

Иван чувствовал, что судьба македонской армии повисла на волоске. Хоть составлявшие ее солдаты и были лучше вооружены и обучены, противник был слишком многочислен. Если Дарию удастся развернуть все свои войска и окружить Александра, то для последнего это будет означать только одно: поражение и смерть.

Но божественный полководец отнюдь не считал, что битва проифана. На левом фланге противника скифы слишком увлеклись маневрами и схваткой с легкой кавалерией македонян и немного сдвинулись, образовав разрыв между собой и центром персидской армии.

Это был решающий момент битвы.

Александр вскочил на Буцефала. Иван хорошо видел македонского царя. Огромный воин в железном шлеме, блестевшем на солнце действительно необычайно ярко, в развевающемся плаще, с мечом в вытянутой в сторону противника Руке, повел своих верных «друзей»-гетайров навстречу победе или бесславной гибели — что они добудут в бою…

В это время фаланга македонян билась с пехотой противника. Сметя передние ряды персов, педзетайры лицом к лицу столкнулись с «бессмертными» — гвардией Дария, — и греческими наемниками, единственными в персидской армии солдатами, которые могли хоть что-то противопоставить страшному удару фалангистов. Закипела сеча: никто не хотел отступать ни на шаг.

И тут Александр со своими дружинниками обрушился на персов. Левый фланг пехоты противника оказался неприкрытым, и щитоносцы-гипасписты в сомкнутом строю бросились на врага.