Лабиринты рая - Ник Саган Страница 16

— Порядок без хаоса — дурная шутка, — рассуждав Джим, удивляясь, почему остальные не согласны с ним. И Южанин, и Блу были глухи к его уверениям, он же считал, что ситуация рано или поздно выйдет из-под контроля. Они хотели, чтобы все прошло идеально. Идеально, идеально, идеально — ошибки быть не может. Джим был уверен, что они не видят очевидного.

— Я не желаю больше слушать о том, насколько нереален и нестабилен проект, — возразила Блу. — У нас есть сопоставимые системы и время. Если ты работаешь с нами, мы добьемся своего. А если ты не…

— Слушай, я тут с утра до ночи работаю только ради того, чтобы сделать дело. Но работа моя тонкая. Когда играешь с ДНК, играешь с константами, я же работаю с переменными.

— Я работаю с переменными постоянно, — скаламбурил Южанин.

* * *

Помню, я любил играть в «картошку» с друзьями. Мы собирались за школой и часами играли. Правила простые. Швыряешь мяч. Нужно попасть в кого-нибудь, тогда он вылетает. Но если он поймает мяч, вылетаешь ты.

Потом мы стали правила усложнять. Я и мой друг. Снова и снова. Мы взяли мяч побольше, резиновый. Удар сильнее, бросать сложнее — зато интереснее.

Как мы перешли от больших резиновых мячей к чудищам с автоматическим оружием?

Интересно, это естественная закономерность? Это нормальное развитие событий?

(Много позже, когда ничего уже нельзя будет сделать, я подумаю, что это было кровавое развлечение.)

А еще раньше, до того, как мы вообще начали играть в мяч, мы играли в пятнашки. Дотрагиваешься до кого-нибудь, и он застывает на месте. Запятнаешь всех — ты выиграл. «Домиком», конечно, было здание школы, там было безопасное место.

Забавно. С тех пор я никогда не чувствовал себя в безопасности.

Внутри класс не изменился, а это значит, что воспоминания постепенно возвращаются. Я сидел вон там. На первом ряду. Сидел и сосредоточенно занимался. Не отвлекался. Я ничего не хотел, кроме учебы. Вгрызался в яблоко познания и не думал о том, что оно может быть червивым.

Я не был циником.

Я был мальчишкой с веснушками.

Много спал. Пил молоко. Любил игры на воздухе.

И я был счастлив.

Что же случилось со мной?

Как я докатился до этого?

Я как будто увидел самого себя, только младше, я сижу вот там, на этом стуле, у меня такие ясные глаза. Это так потрясло меня, что я вздрогнул. Я почувствовал себя испорченным и старым.

К тому же у меня появилась привычка скрежетать зубами. Нехорошая привычка.

Тайлер не мог сосредоточиться. Вид у него был, будто он не выспался.

Меркуцио, развалившись на стуле, закинул руки за голову. Он скучал.

Фантазия непрерывно причмокивала губами. Ничего не поделаешь: двигательное расстройство — непроизвольное, ритмичное движение, побочный эффект приема лекарств, какого-то нейролептика.

Все вместе — просто фабрика мысли. Будущие доктора Америки.

— Для того чтобы подтянуть отстающих, — говорил в это время учитель, — я решил создать эту группу. Мы будем встречаться по понедельникам, средам и пятницам на шесть уроков, потом — полевые исследования.

* * *

Через шесть часов мир рассыпался и снова соединился. У меня шла кругом голова. Слипались глаза. Я уже был не в школе… я был…

В отвратительном месте.

Нет, не совсем так. Место было красивым — время было ужасное.

Повсюду отбросы, дерьмо, царила разруха, и среди всего этого валялись тела. Десятки тел — мужские, женские, детские, — на них жуткие темные пятна. Не нужно быть врачом, чтобы узнать по этим зловещим знакам бубонную чуму. Ее называли тогда Черной смертью. И страшная вонь.

Это была Верона. Город между Венецией и Миланом. Город искусств, великолепной архитектуры, ароматных вин. Город этот вдохновил барда с берегов Эйвона, правда, эпидемия чумы была здесь лет за двести до рождения Шекспира. Четырнадцатый век — не лучшее время для Европы. В результате эпидемии умерло семьдесят пять миллионов человек. Да еще войны и голод. Я не могу это даже представить.

Мы стояли на грязном булыжнике мостовой возле Старого замка. Не обращая ни малейшего внимания на нелепого вида чужестранцев, мимо нас брели умирающие. Ведь эта Верона 1348 года от Рождества Христова не была настоящей, это всего лишь реконструкция, версия. А значит, умирающие бедняги были не более реальны, чем Жасмин, — они были виртуальными персонажами, и столкновение реалий стало для них обычным делом. Мы жили в пространстве, они жили в программе.

Меркуцио повернулся ко мне и ущипнул за руку. Сильно.

И зачем он это сделал?

— Хэлли — Хэлли — Хэллоуин, — пропел Тайлер, — в прятки играет, игры срывает.

— Надеюсь, у тебя были причины, чтобы испортить мне удовольствие, — заныл Меркуцио. — Мои войска уже построились.

Тайлер задиристо ухмылялся:

— Мои тоже. Я собирался отбить у тебя парочку мороков.

— Двое против одного? Это что, заговор?

— Ничего подобного, — возразил Тайлер. — Каждый сам за себя.

— Или каждая сама за себя? Спасибо, — вмешалась Фантазия. — Закон джунглей распространяется не только на Y-хромосомы, так ведь, Хэл?

Я знал, что это жульничество было простодушным. Это была привычная ситуация.

— Значит, мне просто повезло, — ответил я ей.

Она недовольно заворчала, впрочем, может быть, это просто непроизвольно дергались ее губы.