Трансмиграция Тимоти Арчера - Филип Киндред Дик Страница 16

Больше всего мне запомнилось, по первым появившимся газетным статьям — где было первое указание для нас, вообще для всех (переводчики, естественно, знали больше), на то, что находка даже более важна, чем Кумранские рукописи, — особенное древнееврейское существительное. Его писали двояко: иногда как «энохи», а иногда как «анохи».

Данное слово встречается в «Исходе», глава двадцатая, стих второй. Это крайне волнующий и важный момент Торы, ибо здесь говорит сам Бог, и говорит он: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства».

В древнееврейском написании первым словом стоит «энохи», или «анохи», и означает оно «Я» — как в «Я Господь, Бог твой». Джефф показал мне официальный иудейский комментарий к этой части Торы: «Бог, почитаемый в иудаизме, суть не безликая Сила, Оно, упоминаемое как «Сущность» или «Мировой Разум». Бог Израилев суть Источник не только мощи и жизни, но и сознания, личности, внутренних устремлений и этических деяний».

Даже меня, нехристианку — или, я полагаю, мне следует сказать «нееврейку», — это потрясло. На меня влияют, меня изменяют. Я не одна и та же. Джефф объяснил мне, что этим единственным словом, одной буквой английского алфавита, здесь выражается не имеющее себе равных самосознание Бога: «Как человек возвышается над всеми другими тварями своею волею и сознательными поступками, так и Бог правит над всем едиными, совершенно сознательными Разумом и Волею. Как в зримом, так и незримом царствах Он обнаруживает Себя безусловно свободной личностью, моральной и духовной, предоставляющей всему свое наличие, форму и назначение».

Это написал Сэмюель М. Кохон, цитируя Кауфманна Кохлера. [42]Другой еврейский автор, Герман Коген, [43]писал: «Бог отвечал ему так: «Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам». [44]Вероятно, в духовной истории нет большего чуда, нежели то, что показано в этом стихе. Ибо здесь, пока еще не наделенный какой-либо философией, первозданный язык появляется и сбивчиво декларирует самое глубокое слово вообще всей философии. Имя Бога есть «Я есмь Сущий». Это значит, что Бог есть Существо, Бог есть «Я», что указывает на Существующего».

Но вот что открылось в израильском уэде [45]из времен, определенных как второй век до нашей эры, — в уэде недалеко от Кумрана. Это слово лежит в основе Летописей саддукеев, и оно известно каждому иудейскому книжнику, а следовало бы знать и каждому христианину и еврею, но вот в том уэде слово «энохи» употреблялось в совершенно ином ключе, никогда прежде не встречавшемся. И поэтому Тим и Кирстен оставались в Лондоне вдвое дольше запланированного — потому что была определена сама суть, суть, фактически, десяти заповедей — как будто сам Господь оставил записи собственной рукой.

Пока делались эти открытия — в стадии перевода, — Джефф ошивался в Беркли в городке Калифорнийского университета, выискивая факты о Тридцатилетней войне и Валленштейне, постепенно ушедшем от реальности в ходе, возможно, наиужаснейшей из всех войн, за исключением тотальных войн нашего столетия. Не собираюсь утверждать, будто я установила, какое именно побуждение свело в могилу моего мужа, какой удар из всей той неразберихи сразил его, но был ли он один, или все они обрушились скопом, он уже мертв, и меня даже не было там в то время, и равным образом я не ожидала этого. Мои ожидания начались как раз тогда, когда я узнала, что у Tима и Кирстен завязался тайный роман. И говорила я тогда то, что должна была. Я сделала все, что смогла, — посетила епископа в соборе Божественной Благодати, а он переспорил меня без малейших усилий: без малейших усилий и с профессиональным мастерством. То была легкая словесная победа Тима Арчера. Вот и все.

Если вы собираетесь покончить с собой, вам не требуется повод в обычном смысле этого слова. Так же как и когда вы, наоборот, намерены продолжать жить, нет необходимости в каком-то словесном, сформулированном и формальном поводе, за который можно ухватиться, если перед вами встает вопрос. Джефф был исключением. Я видела, что его интерес к Тридцатилетней войне действительно был связан с Кирстен: его разум, скорее, какая-то его часть обратила внимание на ее скандинавское происхождение, а другая его часть восприняла и зарегистрировала тот факт что в той войне шведская армия была героической движущей силой и победительницей. Его эмоциональные и интеллектуальные поиски переплелись, что на какое-то время пошло ему на пользу. Когда же Кирстен улетела в Англию, он оказался раздавленным собственным умом. Теперь, ему пришлось встать перед тем фактом, что ему и вправду наплевать на Тилли, [46]Валленштейна и Священную Римскую Империю. Он влюбился в женщину, годившуюся ему в матери, которая спала с его отцом и делала это за восемь тысяч миль от него. А помимо всего прочего они оба, и без него, принимали участие в одном из самых волнующих археологическо-теологических открытий в истории — буднично, по мере того, как появлялись переводы, как собирались по кусочкам и склеивались летописи, как возникали слова, одно за другим, и снова и снова древнееврейское слово «энохи» появлялось в необычном контексте, в непостижимом контексте — в новом контексте. Летописи говорили так, будто «энохи» наличествовал в уэде. Оно или он упоминался как «здесь», но не «там», как «теперь», а не «тогда». «Энохи» не было чем-то таким, о чем саддукеи размышляли или знали — это было что-то, чем они обладали.

Очень трудно читать библиотечные книги и слушать пластинки Донована, даже если они замечательны, когда открытие подобной значимости происходит в другой части мира и когда ваш отец и его любовница, которых вы любите и в то же время яростно ненавидите, принимают в нем участие, — меня доводило до безумия бесконечное проигрывание Джеффом первого сольника Пола Маккартни. Особенно он любил «Пижона». Когда он бросил меня и переехал в гостиничный номер — в номер, где потом и застрелился, — он взял эту пластинку с собой, хотя у него и не было, как оказалось, на чем ее слушать. Несколько раз он мне писал, рассказывая, что все еще принимает участие в антивоенной деятельности. Возможно, так оно и было. Хотя сама я считаю, что он лишь сидел один-одинешенек в номере, пытаясь разобраться в своих чувствах к отцу и, что даже более важно, к Кирстен. Пожалуй, то был 1971 год, поскольку альбом Маккартни вышел в 1970-м. Но, видите ли, в итоге я тоже оказалась в одиночестве в нашем доме. Я получила дом, Джефф умер. Я призывала вас не жить в одиночестве, но в действительности я говорю это лишь себе. Можете делать все, что вам взбредет в голову, но я не собираюсь снова жить одна. Да я у себя бездомных поселю, нежели позволю этому случиться, этому уединению.