Хозяин лета - Дмитрий Могилевцев Страница 16

Президент боялся невидимой смерти. Боялся рака и авиакатастроф. Но более всего – невидимой, цепкой сети лжи и недомолвок, созревающего под кожей гнойника, прорывающегося наружу ядом в стакане с вином или внезапно окружившими дом спецназовцами. Или снайпером. Президент бредил покушениями. Идя к власти, он, чтобы раздуть свою популярность, устроил покушение на самого себя. Стараясь сыграть достоверно, стрелявший уложил пулю в сантиметре от виска будущего президента, навсегда запомнившего шевельнувший волосы ветер и тонкий, на грани слуха, скрежеток раздираемой свинцом жести.

Президент накричал на начальников своих охранок, как на мальчишек, и объявил, что берет дело под свой личный контроль. Но вести дело поручил республиканскому Управлению и приказал передать ему все собранные материалы. Время резервных вариантов кончилось – президент хотел знать, кто убил сидевшего на президентском месте в президентском лимузине.

Управлению по Городу и области пришлось передать главному своему сопернику не только все собранные крохи и всех задержанных, но и данные по наполовину разработанному резервному варианту. Оба управления враждовали давно и сильно, и республиканцы, вдоволь насмеявшись сами, аккуратно разгласили резервные разработки коллег, позволив кое-чему просочиться в газеты.

На очередном заседании совета безопасности шеф республиканского Управления осведомился у коллеги, как так вышло, что террористы оказались связаны одновременно с чеченскими ваххабитами и с «Моссадом». Коллега смолчал и, вернувшись в родное ведомство, созвал свое совещание. Республиканцы ищут олигархов, оплативших подготовку и вооружение террориста-смертника, – пусть. Управление по Городу и области продолжит свое дело и раскроет заговор в масштабах всей страны: вооруженное восстание, боевые группы в лесах, заговорщики в дивизии быстрого развертывания, глобальный план западных держав, нашедших сторонников в самых высших эшелонах власти. Даже среди верхушки некоторых силовых ведомств.

Пусть прежний резервный вариант осмеян, можно разработать новый такого масштаба, что смеяться над ним не посмеет никто. Особенно если результат разработки заживет в нужный момент самостоятельно. Когда в стране запахнет настоящей гражданской войной, станет ясно, кто был прав. И кому стоять во главе. Большой работы тут не требовалось: всего лишь состыковать планы «Лесной бункер», «Армия № 0» и «Националистическое подполье». Труднее было с привязкой к реальности: на одном камне – на убийстве Понтаплева – строить здание такой величины было проблематично, чересчур рискованно. Потому старшие офицеры Управления, начавшие было во весь опор, потихоньку нажали на тормоза.

Возможно, остыв, шеф Управления нашел бы другой способ отомстить соперникам. Урезать свои амбиции, ужать, придвинуть к реальности. Но вскоре он нашел еще одну опору для своего плана. Проснувшись рано утром двадцать второго июня и подойдя к окну, он увидел на востоке зарево. А через час ему доложили, что звено тяжелых штурмовых «Буранов», поднявшись с пригородного аэродрома, прошло вдоль кольцевой, плюясь огнем, расстреливая фуры и бронетранспортеры, и взорвало все бензоколонки в восточном секторе кольцевой дороги.

В одиннадцать утра двадцать второго июня я сидел на холме, жевал щавель, пыльный и пронзительно кислый, и смотрел на Город. Огонь уже почти потух, и сирены перестали выть. Спасенные пожарными развалины еще дымились, оставленные догорать – догорали.

У меня страшно болела голова, меня тошнило, нос распух и раздулся перезревшей сливой. Меня трясло и лихорадило. Больше всего хотелось лечь под каким-нибудь кустом, в теньке, и лежать, ни на что не обращая внимания. Я уже тысячу раз успел проклясть свое желание пойти пешком.

…С утра рыцари и перепившиеся накануне гости с трудом передвигались, собираясь, разыскивая по кустам досыпающих; кого-то отправили за пивом в ближайшую деревню, над вытоптанной поляной, усыпанной бутылками, жестянками и обертками, висела тяжелая вонь блевотины и мочи.

В автобусы напихивались, как селедки. Автобусов оказалось мало: то ли кто-то уехал ночью, то ли не приехал утром. Марат, угрюмый, с мешками под глазами, командовал посадкой. Я представил, как протискиваюсь в пропахший потом и перегаром автобус, и к горлу подкатил кислый рвотный комок. Рыся нацарапала обгоревшей палочкой свой номер телефона на клочке обертки, сунула мне в карман и скользнула в набитый доверху «рафик». А я пошел пешком.

И очень скоро об этом пожалел. Земля качалась под ногами, каждый шаг отзывался в голове так, будто по ней били колючим, тяжелым молотком. Обрыв вдоль реки становился всё ниже, кусты – всё гуще, под ногами зачавкала жижа, над головой зазвенели комары. Бесчисленные их эскадрильи пикировали за шиворот, набивались в волосы, лезли в ноздри, вокруг на разные голоса орали лягушки, из-под моих ног шваркнули в заросли утки – я зашел в болото. Я и не знал, что такие есть под Городом. Островки, бугры твердой земли поросли корявыми ивами, тростник был в полтора моих роста, колыхал мохнатыми блондинистыми метелками, сыпал пыльцой. В тростнике шипело, ворчало, чавкало, хлюпало – удирало от меня, пряталось.

От духоты першило в глотке, солнце давило сверху раскаленной гирей. Провалившись второй раз по колено в воняющую гнилью, пузыристую, черную жижу между кочек, я решил идти напрямик, к недалекому лесу. Выйдя на очередной островок, присев отдохнуть на сухое, я почувствовал взгляд. Медленно обернулся… С протянувшегося над землей толстого узловатого сука на меня смотрела пара медово-желтых, стеклистых глаз. Я вдруг понял: узловат и толст вовсе не сук, и буро-желтое на нем – не старая разлохмаченная кора. На ушах у зверя были кисточки, пучки распушенных волосков. Я медленно, очень медленно поднялся и, пятясь задом, зашел в болото. Я где-то читал: им нельзя смотреть в глаза, это опаснее всего, но я просто не мог оторвать взгляда. Я перестал смотреть, только когда споткнулся и упал на спину, в грязь. А потом перевернулся и на четвереньках сиганул сквозь кусты и тростник, с кочки на кочку, и остановился только в лесу, упал, задыхаясь, на подстилку из коричневой сухой хвои. Сколько я пролежал там – не знаю. Меня вырвало, я едва успел повернуться на бок, чтобы не захлебнуться блевотиной. Наконец заставил себя встать.

В лесу вскоре нашлась дорога, старая колея по просеке, ельник сменился редкими соснами, я спустился в ложбину, поднялся на холм – и увидел Город: зубчатую стену многоэтажек, кольцевую, пригородный поселок-новостройку, кирпичные многоэтажные мини-замки, недостроенные, заброшенные после недавнего кризиса, и шоссе. Перегородившие шоссе туши бронетранспортеров. И там и сям вдоль кольцевой поднимались в безветренное небо клубы дыма. Я передохнул на холме, полежал в теньке, пытаясь придумать, что делать. Мысли шевелились, как слизни в киселе.

Дорога, по которой я шел, сбегала по склону и через полкилометра вливалась в шоссе. Если я не слишком уклонился, то должен был подойти к Городу с северо-востока. Если держать правее от шоссе, на видимую издали группу многоэтажек, должно быть, выйдешь как раз к своему микрорайону – я жил в двадцати минутах ходьбы от кольцевой дороги. И я, дожевав щавель, пошел.