Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко Страница 16

— Я подумаю и скажу.

— А сам я теперь кто?

— Дед Пихто. Так всем и представляйся: Северин Иванович Пихто.

— А серьезно?

— Давай ты вначале всех выслушаешь, а потом уж сам решишь, годится?

— Не очень…

— Ну, выбор у тебя ограничен…

«…Мы открыли последнюю капсулу и увидели крохотного рыженького ребеночка. „Господи, неужели и он?..“ — сказала Зоя Летавина. Мы были на грани истерики, хотя в своей жизни повидали всякого. Поэтому, когда ты вдруг пошевелил ручками и, не открывая глазенок, зевнул, я заплакала, а за мной и все мои амазонки. Мы стояли над тобой и ревели в тридцать три ручья, одиннадцать здоровенных баб, сильных, как мужики, прошедших адский огонь, мертвую воду и архангеловы медные трубы, прожженных ненавистниц домашнего очага, поклявшихся не думать и не вспоминать о своей женской природе, пока не придет час выхода в отставку. Хлюпая носом, я взяла тебя на руки и прижала к жесткой ткани „галахада“, в котором только что выходила за борт, чтобы завести в грузовой отсек эти битые-мятые, а то и вспоротые капсулы. Прижала — и тут же в ужасе отстранила, чтобы ты не оцарапал свою нежную кожицу об эту грубую дерюгу, еще горячую после дерадиации. И тут ты открыл свои янтарные глазки, вынул пальчик из рта, улыбнулся мне и сказал что-то вроде „улва“ или „улла“… „Он назвал тебя мамой“, — сказала мне второй навигатор Эстер да Коста, и я машинально кивнула, хотя рассудком понимала, что это невозможно, ты уже большой мальчик и должен помнить свою маму. Только сегодня, спасибо Консулу, я узнала, что была права. Ты пролепетал на своем родном языке: „Пливет…“ А потом ты попытался оторвать один из кабелей моего скафандра, ярко-красный, и что-то при этом ворковал по-своему, по-птичьи, приветливо улыбаясь и настойчиво ловя мой взгляд. Будто пытался донести до меня какой-то очень важный детский вопрос. Наверное, ты спрашивал меня: а где мама, а когда мама придет за мной, а когда меня заберут домой, а что мне дадут покушать… Но я ни слова не понимала и только повторяла сквозь слезы: „Все будет хорошо, малыш, все будет хорошо…“ Хотя уже ясно было всем, что ничего хорошего ждать не приходится, что твои родители погибли в этой мясорубке, и бог его знает, чем тебя кормить на нашем амазонском корабле, и неизвестно, как донести до тебя, что ты в безопасности, если ты не то что наших слов — даже наших интонаций не понимал!.. Я передала командование субнавигатору Ким и унесла тебя в бытовой отсек, где в своем чудовищном громоздком „галахаде“ была как слон в посудной лавке. Мне пришлось на время поручить тебя заботам Зои, и когда я передавала тебя с рук на руки, ты уже начинал кукситься, а когда я вернулась, то ревел в полный голос, как обычный человеческий младенец… Мы уже тогда знали, что это был не земной корабль, и были поражены, когда увидели первого ребенка, внешне абсолютно неотличимого от человека. Наше удивление прошло на третьей капсуле, где лежала девочка с открытыми глазами цвета червонного золота. Именно тогда умница-разумница Джемма Ким сказала: „Похоже, это эхайны“, и среди нас только она знала, кто такие эхайны, но даже ей было тогда неведомо, что твоя раса считает нас, людей, врагами и ведет с нами необъявленную одностороннюю войну… На моих руках ты мигом успокоился, зато разревелась Зоя, в которой тоже внезапно и бурно проявился материнский инстинкт. Мне пришлось рявкнуть на нее, и сделать это со всей грубостью, на какую я была только способна, а в пике формы я была способна очень на многое. „Мы оставим младенца в ближайшем обитаемом мире, — сказала я. — Иначе вы все превратитесь из лучшей команды Галактики в стадо слезливых свиноматок!“ Мне приходилось из последних сил сдерживаться, чтобы не сюсюкать с тобой и не отвечать улыбкой на улыбку. Поэтому, когда Зоя приготовила некое подобие манной каши и ушла, я испытала невероятное облегчение. На этом злоключения мои не окончились: ты отказывался есть кашу, орал, махал ручонками и брыкался, как маленький звереныш. Мы оба вымазались в каше, но несколько ложек в тебя я все же втолкнула. Зато козье молоко пришлось тебе по вкусу, и фрукты ты слопал за милую душу, а стоило мне отвернуться, как ты стянул со стола очищенную луковицу и схрумкал в единый миг. У меня при одном взгляде на тебя с луковицей снова потекли слезы, а ты только улыбался и что-то лопотал. Джемма вызвала меня по внутренней связи, чтобы узнать, как поступать дальше. Сканирование обломков эхайнского корабля показывало отсутствие живых существ, на борту у нас было семь мертвых детей и один живой капризный младенец, так что далее циркулировать здесь не имело смысла. Я распорядилась взять курс на Тайкун — до него было ближе всего. А потом отдала команду, о которой потом много сожалела… Я попросила Джемму запросить таикунский инфобанк об эхайнской кухне. Впрочем, отчет о поверхностном исследовании места катастрофы в окрестностях ро Персея уже летел по каналам Звездного Патруля, и те, кому нужно было о нем знать, и без того уже знали. Вот только упоминания о детях в нем не было — я каким-то звериным чутьем почувствовала, что пока ни к чему об этом распространяться на всю Галактику. Это оказалось правильно и по формальным соображениям: как выяснилось много позднее, нас могли перехватить крейсеры Черной Руки. Они тоже получили сигнал бедствия и спешили к месту трагедии на всех парах, но опаздывали на пять-шесть часов. Вряд ли они стали бы с нами церемониться… Между тем, ты съел луковицу, показал мне свои пустые ладошки и сказал: „Соосуле!“ Что это означало, я могла только предполагать, и Консул мне вчера объяснил, что я угадала. Ты говорил: „Есё хосю!“ И я в полной растерянности почистила тебе другую луковицу. Ты съел и ее, и уснул у меня на руках… Спустя четыре часа мы были на Тайкуне, сели на грунт в районе космопорта Найдзан, минуя орбитальные причалы, что в общем-то было против правил… ты по-прежнему спал, и даже не проснулся, когда мы с Зоей укутали тебя в самое маленькое, теплое и мягкое одеяло, какое только нашлось на борту — слава богу, до той поры ты ни разу не описался и не обкакался, так что твой эхайнский комбинезончик был чист и опрятен, — и, как две заговорщицы, отправились в местное отделение Вселенского приюта святой Марии-Тифании. А в это время Джемма Ким отправляла по каналам Патруля дополнение к отчету, где впервые упоминались семеро мертвых детей. Не ведаю, кто управлял тогдашними моими поступками, бог или дьявол, но о тебе — ни слова… Тебя приняли в приюте, по их обычаю, не задав ни единого вопроса и нигде не отметив факта поступления. Я сказала: „Я могу вернуться“, и сестра-хозяйка равнодушно кивнула. Она слышала эти слова не раз… Мы вышли из чистенького белого пряничного домика с леденцовыми окошками и шоколадным крылечком, посмотрели друг на дружку и, не сговариваясь, произнесли одну и ту же фразу: „Здесь ему будет хорошо“. А потом обнялись и завыли, как по мертвому.

Больше на Тайкуне нас ничто не задерживало, но, вернувшись на корабль, мы застали там целую депутацию очень странных людей. Какие-то безукоризненно одетые, абсолютно вежливые, подтянутые молодые люди, внешне различавшиеся цветом волос, глаз и даже кожи, и в то же время похожие, как близнецы. Им было все равно, что при всех наших неоспоримых профессиональных достоинствах мы оставались молодыми красивыми девчонками. Они не реагировали ни на жгучие взгляда Эстер и Маризы, ни на кожаные шорты Джеммы, ни на декольте до пупа Виктории. Их интересовали только детские трупы. Руководил «операцией» человек постарше, зато с какой-то совершенно стертой, среднестатистической физиономией. Убедившись, что эвакуация тел идет своим чередом, он пригласил меня на пару слов без свидетелей. «Вы знаете, что это был за корабль?» — спросил он. «Да, — отвечала я. — Это корабль эхайнов». — «Там были живые эхайны?» — «Что означает этот ваш вопрос?» — удивилась я. «Но вы же запрашивали инфобанк об эхайнской кухне», — сказал он, глядя мне прямо в глаза. «Это простое любопытство», — пожала я плечами, не отводя взгляда. Тоже мне, испытание характера…» А для чего вы отлучались с корабля в город?» — «Опять же из любопытства, — усмехнулась я. — Никогда прежде не доводилось побывать на Тайкуне, решила повидать местные достопримечательности…» — «Отчего же вы так скоро вернулись?» — «Не нашла существенных отличий от того же Эльдорадо. А я могу задавать вопросы?» — «Пожалуй», — сказал он слегка растерянно. «Кто вы такой? — спросила я очень резко. — И как вы себя поведете, если я прикажу своим девочкам вышвырнуть вас с моего корабля?» К его чести, он тоже не потерял лица. «Меня зовут, к примеру, Иван Петрович Сидоров, — промолвил он, улыбаясь. — Или, если угодно, Сидор Иванович Петров. Джон Джейсон Джонс, Ким Пак Ли, Чжан Чжао Ван — выбирайте, что вам ближе. Я занимаюсь проблемой взаимоотношений человечества и эхайнов, это не мой праздный интерес, а моя работа, за которую я отвечаю перед административными структурами Федерации и еще нескольких галактических цивилизаций. На Тайкуне я случайно. Стечение обстоятельств… Мы покинем ваш корабль без посторонней помощи, и очень скоро. Ваши девочки весьма хороши в Звездном Патруле, но мои люди тоже прекрасно обучены. Никто из них не заденет ни одной прелестницы не то что пальцем — даже случайным взглядом, но ваш корабль они оставят только по моему приказу. И хотя вы взяли за правило уклоняться даже от самых моих безобидных вопросов, все же я осмелюсь задать еще один, последний…» — «Валяйте», — сказала я. «Тридцать две капсулы, — проговорил он. — Двадцать четыре без признаков активации. Семь трупов. Вы не находите, что цифры не сходятся?» — «Какие еще цифры?» — недоумевающе спросила я, понимая, что мой блеф на него не подействует. «Должен быть ещё один, — сказал он. — Труп или живой. Где он, госпожа Климова?» — «Кто, черт возьми?!» — «Восьмой эхайн!» — «Не знаю, что там у вас за арифметика, — сказала я злобно. — Все, что мы нашли, находится в грузовом отсеке. Забирайте и катитесь с моих глаз. На все про все у вас полчаса, а потом вы увидите, как мои прелестницы вышибут ваших ниндзя на свежий воздух…» Он вдруг налился кровью, придвинулся ко мне вплотную, и прошипел: «Мне нужен этот эхайн. Живой эхайн… Вы даже не понимаете, как он мне нужен. Отдайте мне его сейчас, потому что я все равно найду его и заберу…» Это было сказано без игры, от сердца, и я поверила: найдет и заберет. И, если ему потом вдруг понадобится мертвый эхайн, разрежет живого на кусочки и отпрепарирует. Такое у него поручение от административных структур Федерации и каких-то там других цивилизаций… Я закрыла глаза, чтобы успокоиться, а когда открыла — его уже не было. И вся его безликая гопа тоже улетучилась, оставив выдраенный до блеска, совершенно пустой грузовой отсек. Но кое-что все же осталось, и оно лежало во внутреннем кармане моего комбинезона. Твой медальон. Я сидела в кают-компании в полном одиночестве и приводила свои мысли в порядок. И с каждым мгновением понимала, что моей прежней жизни приходит конец. Я не могла позволить этому Сидору Паку Джонсу добраться до тебя. Мне нужно было уберечь тебя, и я знала, что сумею это сделать. Вне всякого сомнения, извлечь тебя из-под длани святой Марии-Тифании было бы для него сложной задачей, но я не могла рисковать. Ты приворожил меня своей воркотней, ты стал нужен мне — намного сильнее, чем я была нужна тебе. Я уже чувствовала себя твоей матерью, словно сама выносила тебя под сердцем. Сама мысль о том, что ты остался с чужими людьми, ни один из которых даже не понимает твоих слов, сделалась для меня невыносимой. Это сейчас я сознаю, что действовала безумно, в умопомрачении, что моими поступками руководил долгие годы угнетаемый, а тут вдруг вырвавшийся на волю дикий материнский инстинкт… Я протянула руку и нажала клавишу общего сбора, и через полминуты вся команда сидела вокруг стола, ожидая приказов. «Приказов будет два, — сказала я. — Прямо здесь, не сходя с места, клянитесь собой, своими родителями и всем святым, что у вас есть, что никогда не вспомните об этом малыше». — «Клянусь», — сразу сказала Джемма Ким. «Вы чего-то не поняли, командор, — проговорила Зоя Летавина. — Никто в этом мире не может причинить вред младенцу. Это невозможно, потому что… так нельзя! Каким же демоном из ада нужно быть, чтобы так поступить с малюткой?!» — «Я тоже так думала, — сказала я. — Пока не встретила этого субъекта». — «Что такого он вам наговорил?!» — «Он заверил меня, что найдет этого живого эхайна и заберет себе». — «Клянусь, — моментально сказала Зоя. — Но что вы намерены предпринять? Вам понадобится помощь?» — «Да, мне понадобится помощь всех вас. Я намерена сойти на берег прямо сейчас. Вы улетите без меня». Я говорила в полной тишине, уставившись в стол перед собой, и мои девочки даже не дышали, слушая мои слова. «Затем вы отправитесь на Эльдорадо, где зарегистрируете мою отставку, как если бы я сошла на берег в Тритое. Там это будет несложно и правдоподобно. Вы не будете меня искать ни по каким своим каналам. Вы не будете отвечать правдиво на вопросы о моем исчезновении. Как только я уйду, вы изберете себе нового командора. Это будет ваш выбор, я же рекомендую Зою Летавину. И… вы поклялись». Никто не проронил ни слова. «Сударыни, для меня было честью работать и летать с вами. Я хочу… хочу проститься…» Тут я снова заревела, они — тоже, и мы кинулись обниматься.