Наемник - Эйке Шнайдер Страница 16

— Я убрала отек, но через пять минут все началось снова, — сказала Ингрид. — И… словом, сам видишь. В тот раз было не так.

Да, тогда Эрик справился один.

— И я приказал позвать тебя, — сказал Хаук.

— Покажи, — попросил Эрик.

Ингрид собрала плетение. Убрала отек, подправила ритм сердца, чтобы билось сильнее и медленнее. Адела, глубоко вздохнув, распрямилась, перестав опираться на колени. Лицо начало приобретать нормальный вид.

Эрик кивнул.

— Все правильно.

Все, как и должно быть. А через полминуты один глаз Аделы снова стал уже второго. Пока совсем ненамного. Но это пока. И снова ослабел пульс.

Эрик собрал плетение, удаляя лишнюю воду из тканей. И еще раз. Наверное, в этом не было ничего удивительного — причину ведь они не убрали, сколько-то едкого сока успело впитаться в кожу. Просто ему ни разу не приходилось сталкиваться с настолько сильной реакцией.

— Значит, будем плести по очереди, — сказал он. Улыбнулся Аделе. — Все будет хорошо, госпожа. Это пройдет.

Еще бы он сам был в этом так уверен.

Эрик не знал, сколько они провозились, сменяя друг друга. Похоже, несколько часов, потому что едва им все же удалось справиться с отеком и восстановить дыхание, едва стало казаться, что все хорошо, и можно пока оставить Аделу с мужем, как кисти рук молодой женщины покрылись волдырями, будто на них брызнуло горячим жиром. И такие же волдыри полезли на лице, причем не только на лбу, где кожи коснулся венок, но и вокруг носа… Точно, сунулась носом в букет прежде, чем плести венок. Но волдыри — полбеды. Голос Аделы снова сел, а сама она начала хвататься рукой за горло, как делает больной, когда оно саднит после простуды. Только сейчас это была не простуда. Эрик мысленно выругался — снова накаркал, похоже, нужно вовсе разучиться думать. И в который раз потянулся к плетениям.

Надо отдать Аделе должное — она держалась молодцом. Там, где на ее месте почти любая рыдала бы, рассказывая, как ей плохо и страшно, а ей в самом деле было плохо и страшно, она не произнесла ни слова жалобы. Хаук тоже молчал. Поначалу метался по шатру: четыре шага из конца в конец, резкий разворот, четыре в другую. Эрик, которого злило это мельтешение, рыкнул на него, презрев все приличия — дескать, шли бы вы, господин, заниматься неотложными делами, каковых наверняка накопилось преизрядно, и нечего тут метаться, пугая жену и раздражая целителей. Хаук, вопреки ожиданиям, не огрызнулся в ответ, но и не ушел. Снова сел рядом с женой, взяв ее за руку. Та слабо улыбнулась.

— Простите, что доставила вам столько хлопот.

— Это я виноват, что не предупредил загодя. Я провел в этих местах много лет, а откуда было знать вам?

Потом в шатре надолго повисло молчание. У Хаука хватило ума не дергать остальных бессмысленными вопросами наподобие «как долго это будет продолжаться» и «точно ли все обойдется». Аделе, то и дело снова начинавшей хватать ртом воздух, было не до разговоров, Ингрид не любила болтать без цели и смысла, а Эрик слишком устал. Плетения слушались, больной не становилось хуже — вот и ладно.

Потихоньку «не хуже» стало превращаться в «лучше», а потом и в «совсем хорошо». Наконец, Эрик прошелся еще раз диагностическим плетением и улыбнулся.

— Ну, вот и все. Теперь только отдохнуть, и все будет хорошо. Зовите служанку, чтобы помогла вам раздеться, потом Ингрид поможет вам уснуть, а я больше не нужен.

— Спасибо, — прошелестела Адела. Перевела взгляд на Ингрид. — И вам. И простите.

— Не стоит, — сказал Эрик. — Когда-нибудь вы будете пересказывать внукам эту историю и смеяться, как мы с Ингрид смеемся, вспоминая, каким образом узнали свойства этого цветка.

Она слабо улыбнулась в ответ. Эрик вопросительно глянул на Хаука.

— Далеко не уходи, — сказал тот. — Сам покажу тебе, где расположиться. И прикажу, чтобы накормили. А Ингрид пока побудет с Аделой.

— Ингрид тоже надо накормить, — сказал Эрик.

— Да, конечно. Можешь идти.

Эрик вышел из шатра. Далеко не уходить, значит. Он опустился рядом, прижав колени к груди и опустив на них подбородок. Глянул на небо — солнце уже клонилось к горизонту. Ничего себе они провозились… Закрыл глаза, кажется, только на миг — и вздрогнул, когда его тронули за плечо.

— Чего сидишь, как бедный родственник? — поинтересовался Хаук, глядя на него сверху вниз. — Пойдем, в шатре места всем хватит.

Эрик огляделся, пытаясь сообразить, долго ли он проспал. Вроде ничего особо не изменилось. Хаук, впрочем, понял его по-своему.

— Никто ничего не скажет. Хотя спать лучше в шатре, а то наступит кто-нибудь, а ты его спросонья поджаришь. Неловко выйдет.

Эрик усмехнулся. Поднялся на ноги, подавляя зевок. Позорище, всего-то ночь не спал, и сморило при всем народе. Еще бы в карауле уснул.

К слову о караулах…

— Ночные стражи по жребию? — спросил он, следуя за Хауком. — Или ты сам решаешь, кому когда караулить?

И есть ли тут кого опасаться?

— Нас трое, три стражи, каждый со своими людьми. — сказал благородный, оборачиваясь.

Эрик мысленно присвистнул. Десяток на смену. Не многовато ли народа для караула в чистом поле?

— Здесь уже нехорошие места, — сказал Хаук, правильно истолковав выражение его лица.

— Разбойники? Или отряды из Тенелесья?

— Хуже. Дезертиры.

— А в чем разница?

— В наших землях разбойники — мужичье, подавшееся в леса. Бездельники и браконьеры. Если для кого и опасны, так только для такого же мужичья, что везет товары на ярмарку. Да для разленившихся купцов…

Эрик хотел сказать, что в окрестностях Белокамня разбойники были вполне себе опытными бойцами, и опасалось их как раз-таки не мужичье — на таких они и вовсе не разменивались. Одних купцов грабили, другим перепродавали, и охранники недаром свой хлеб ели. Но тогда пришлось бы объяснять, что он делал в Белокамне и как его занесло сюда — а он так и не придумал, что рассказать о себе, чтобы и врать меньше, и всей правды не раскрыть.

Про проход между мирами, позволяющий в считанные минуты покрыть многие и многие лиги, например, вовсе рассказывать не стоило. Это секрет чистильщиков, и Эрик, хоть и сбежал из ордена, раскрывать его вовсе не был намерен. Для отряда Хаука он совершенно бесполезен: войти в проход могли только четверо — да и опасен он. Вон, сами едва выбрались сегодня. Зато ненужных расспросов и подозрений хватит надолго. Так что незачем.

— А дезертиры — ребята тертые, — продолжал Хаук. — Опасные, особенно когда соберутся дюжины две. Сперва обстреляют, потом дорежут тех, кого не пристрелили.

— Разве здесь есть кого грабить? — удивился Эрик.

— Отряды, вроде нашего. Деревни, как та, где мы ночевали… ах, да. Деревни тут богатые: земли много и родит хорошо. Монастыри то и дело грабят. Купцов.