Дочь короля - Вонда Нил Макинтайр Страница 16

– Я вас узнала, – чопорно ответила Мари-Жозеф, – но вы же адъютант его величества и состоите в свите. Я не ожидала увидеть вас в шатре русалки.

– Коль скоро русалка занимает мысли его величества, я обязан за ней присмотреть, мадемуазель де ла Круа, – возразил он. – Русалка вверена попечению вашего брата…

– Сударь, пока мой брат изучает мертвую русалку, живая вверена моему попечению.

– В таком случае нам с вами придется видеться часто. Вы сможете заставить ее есть?

– Надеюсь, что да.

– Ваш брат кормил ее насильно.

– Уверена, что приучу ее брать пищу у меня из рук.

– Его величеству не требуется ручная русалка. Его величеству потребна русалка, хорошо откормленная.

Он откланялся и стал неуклюже, как маленький ребенок, спускаться с края фонтана на землю по низенькой лесенке, опираясь на трость. Мари-Жозеф смотрела ему вслед.

С другой стороны фонтана задним ходом подогнали к клетке повозку. Рабочие стали скатывать по настилу оглушительно грохочущие бочки. Откуда ни возьмись появился садовник и принялся разравнивать граблями следы колес, оставленные на гравии.

Рабочий выбил кувалдой днище бочки, вдавив его внутрь, и в бассейн хлынула морская вода.

Пробили одну бочку, другую, третью, и вот уже в воздухе разлился прохладный запах океана. На поверхности воды в бассейне заплясали пузырьки, задрожала рябь.

С силой ударив мощным раздвоенным хвостом, русалка взлетела над водой. Вода полилась из ее открытой пасти, с темных волос, заструилась по телу. Спутанная прядь на лбу окрасилась светло-зеленым.

«Интересно, почему поблекла прядь? Уж не заболела ли русалка?» – забеспокоилась Мари-Жозеф.

Русалка вывела музыкальную трель и опустила голову под воду.

Гибким, плавным движением, даже не взрезав водную гладь, она нырнула на дно, а когда всплыла на поверхность, в зубах у нее билась живая серебристая рыба. Русалка подбросила скользкую увертливую рыбу в воздух и поймала ее пастью. Рыбий хвост какое-то мгновение трепетал меж ее губами. Потом русалка сглотнула. Рыба исчезла.

– Живая рыба! – воскликнула Мари-Жозеф. – Ей нужна живая рыба!

Русалка снова нырнула и устремилась к повозкам, в чистую морскую воду. Доплыв до решетки, она вцепилась в прутья и принялась трясти их. Металл загремел и зазвенел, точно рыцари скрестили копья на турнире. Русалка закричала, одним броском просунула руку меж стальными прутьями и схватила возчика за лодыжку.

– А ну, отпусти, черт бы тебя побрал! – Не ожидавший нападения возчик в ужасе отпрянул, попятился и опрокинулся навзничь, подбив бочку, бочка покатилась, завертелась и разлетелась в щепки, ударившись о прутья решетки. Клепки и стальные обручи градом посыпались в воду. Русалка снова бросилась на решетку и трясла ее, пока прутья не задрожали и не зазвенели.

Возчик в панике схватился за кнут и, со свистом рассекая воздух, чуть не ударил русалку по рукам.

– Проклятая нечисть!

Снова просвистел кнут.

С пронзительным криком ужаса русалка нырнула под воду, подняв сноп брызг.

– Не смейте!

Мари-Жозеф выбежала из клетки и бросилась вдоль края фонтана наперерез возчику. Огромные лошади-тяжеловозы с фырканьем забили копытами.

– Не смейте! – снова задохнулась от негодования Мари-Жозеф.

Русалка в испуге заходилась то криком, то свистом.

Вне себя от страха и ярости, возчик опять взмахнул кнутом, на сей раз готовясь нанести удар Мари-Жозеф. Мари-Жозеф замерла, не столько испуганная, сколько пораженная.

Воздетая рука возчика застыла высоко в воздухе, но не опустилась для удара – ее перехватила эбеновая тросточка графа Люсьена. Обезумевший великан попытался отбить ее, не соображая, что его удерживают от совершения преступления.

– Возчик! – возвысил голос граф Люсьен.

Возчик наконец осознал, что чуть было не ударил благородную даму, на которую уже поднял руку.

Граф Люсьен опустил трость и снова сел в седло. Его серый арабский скакун стоял не шелохнувшись, лишь прядая ушами, то закладывая их, словно прислушиваясь к всаднику, то настораживая при стонах и щебете русалки, и беспокойно косился на возчика.

– Мадемуазель де ла Круа поручена забота о русалке его величества! – сказал граф Люсьен.

– Месье, мамзель, прошу прощения…

Охваченный ужасом и раскаянием, возчик бросил кнут наземь.

– Вы уволены, – произнес граф Люсьен тоном, не допускающим возражений.

Ростом возчик превосходил графа Люсьена в два раза, весом – раза в три, а нож у него на поясе был куда длиннее графского кинжала. Однако смелостью и самообладанием явно уступал. Возчик мог ожидать и куда более сурового наказания, которое непременно последовало бы, если бы он не успел убраться до того, как к фонтану прибегут мушкетеры. Он схватил вожжи и с проклятиями принялся понукать лошадей. Упряжка рванулась с места. Повозка с грохотом покатилась прочь. Откуда ни возьмись снова появился садовник и разровнял на гравии следы копыт и колес.

– Граф Люсьен… – Мари-Жозеф с трудом переводила дыхание, колени у нее подгибались, она не находила слов от волнения.

– Вас больше не побеспокоят.

Он кивнул ей. На скаку он наклонился, подцепил тростью брошенный кнут, свернул его нетугим кольцом и повесил на луку седла.

К ней подбежали запыхавшиеся мушкетеры.

– Что случилось, мадемуазель? – спросил лейтенант.

– Вы же видите, – Мари-Жозеф махнула рукой на разбитую бочку и лужу морской воды, – не удержали.

Во дворце Люсьен проследил, чтобы конюх отвел его серую арабскую кобылу Зели в стойло, а потом неуклюже поднялся по ступенькам на второй этаж, где располагались королевские покои. В воздухе чувствовался аромат апельсиновых деревьев.

Несмотря на все его великолепие, жить в Версальском дворце было неуютно и тягостно, ведь он был построен на болоте: летом в нем донимала жара и духота, зимой мучил холод и дымили камины. Ради славы король Франции пожертвовал комфортом.

Мушкетеры с поклоном пропускали графа де Кретьена; не услышав ни одного вопроса, никем не останавливаемый, Люсьен дошел до коридора позади опочивальни его величества. Пользоваться этим потайным входом дозволялось только сыновьям короля и нескольким особо приближенным придворным.

Лакей распахнул потайную дверь. Люсьен вошел в покой и занял свое место возле королевского ложа под пышным пологом, за золотой балюстрадой, отделявшей монарха от подданных, свидетелей его пробуждения.

В прохладной, сумеречной парадной спальне царило безмолвие. Шпалеры белого шелка, расшитые золотом, мерцали как осеннее рассветное солнце. Полог постели был увенчан султаном из белых перьев.