Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов Страница 16

Кадеты захохотали.

– Верно, кадет. Ничего, что пока не по уставу, господин Солонов вам поможет. Да, господа кадеты, не только военным громом да расширением границ славна Россия, но и словесностью, и музыкой, и живописью – вот, взгляните. Что у нас тут?

Все обернулись на Петю Ниткина, однако тот упрямо прятался за спиной у Феди.

– Ладно, – сжалился Две Мишени. – Открытие выставки знаменитого нашего художника-баталиста Верещагина, его «Туркестанскiе холсты». А дальше? Уж это-то все должны знать!

«Это» и впрямь знали все, да и сложно было не знать. «Государь на рыбалкѣ» – широко известная картина молодого, но уже прославившегося художника Павла Рыженко, её Федя видел на страницах «Нивы». Император в серой шинели сидел на раскладном стульчике с удочкой на краю гатчинского пруда, а за спиной толпились чиновники в мундирах и дипломаты в котелках.

– «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может и подождать», – вдруг пробасил высоченный кадет-второгодник, выпятив грудь.

– Весьма верно. – Подполковник быстро взглянул на здоровяка. – А если по уставу? Сумеете, господин кадет?

Господин кадет, на удивление всем, сумел. И представиться, и доложиться – тоже, видать, из военгимназистов.

– Что ж, кадет Воротников, надеюсь, что вы всегда будете отвечать столь же лихо, – проговорил Две Мишени, но во взгляде его Фёдору показалось известное сомнение. – У нас ещё одна, последняя картина. Тоже знаменитая, как и событие, послужившее для неё поводом…

На холсте государь и бородатый казак изображены были в тесной поездной умывальне, рядом с бронзовыми кранами и фаянсовой раковиной. Лица их были мрачны и сосредоточенны, казак даже с некоторой дерзостью отстранял императора, держа в руках какой-то свёрток.

– Да, господа кадеты, – на сей раз Константин Сергеевич не стал дожидаться ответа. – Картина господина Крамского. Знаменитая картина и знаменитое событие…

На золочёной пластинке, привинченной к роскошной резной раме, значилось: «Государь Александръ Третій и урядникъ Собственнаго Его Императорскаго Величества конвоя Степанъ Егоровъ обнаруживаютъ бомбу въ императорскомъ поѣздѣ, послѣ предостереженія отъ Неизвѣстнаго Вѣрноподданнаго, ст. Борки Харьковской губерніи, 1888 годъ».

– Именно так оно всё и было, – продолжал подполковник, глядя на несколько притихших мальчишек. – На станции, когда поезд его величества остановился и все вышли размять ноги, государь спустился на перрон, купил у станционной торговки свежей французской булки, колбасы и, угостив казаков конвоя, курил, разговаривая, по своему обыкновению, с нижними чинами охраны. В этот момент из вокзального здания появился некий господин средних лет, прилично одетый, в партикулярном платье, без особых примет; он спокойно приблизился к уряднику Егорову, неожиданно сказав: «В вагоне государя заложена адская машина, в умывальне!»

Кадеты слушали, замерев.

– Как раз в это время к Егорову подходили трое других казаков; неизвестный резко повернулся и скрылся за их спинами. Урядник конечно же крикнул «стой!» – но тот успел зайти в вокзал. Казаки бросились следом, но, как ни странно, никого не обнаружили – неизвестный словно испарился; а поезд как раз дал гудок и отправлялся.

Урядник кинулся прямо к государю; тот любил подниматься на подножку в самый последний момент, когда движение уже началось. «Бонба, ваше величество!» – шёпотом закричал казак; даже в тот момент он понимал, что нельзя вызвать панику. «Где?!» – только и спросил его величество. «В умывальной!» – ответил урядник. «Не может быть! Идём, я докажу тебе, что это всё пустое», – сказал государь. Казак попытался отговорить его величество, но тот был непреклонен.

Они зашли в уборную и после недолгих поисков на самом деле обнаружили адскую машину, спрятанную меж сливных труб…

Две Мишени перевёл дух.

– Не было времени вызывать сапёрные команды; никто не знал, что это за бомба и что может привести её в действие. Урядник попытался открыть форточку, однако её заклинило; тогда он схватил дьявольское устройство, решив выскочить вместе с ним из поезда на ходу, но государь, отличающийся огромной силой, особенно в те годы, одним движением целиком выломал оконную раму, выхватил у казака бомбу и швырнул её под насыпь.

Всё кончилось, как мы знаем, хорошо, – улыбнулся подполковник, и мальчишки тоже задвигались, выдыхая. – Бомба взорвалась, не причинив никому вреда, спустя всего три минуты, как её выбросили из поезда. Урядник Егоров стал георгиевским кавалером; ну а того загадочного человека, что предупредил казака о готовящемся злодеянии, так и не нашли. Тщательнейше обыскан был и вокзал, и станция, и окрестные сёла; но неизвестный поистине как сквозь землю провалился. По-городскому хорошо одетого господина должны были б запомнить; однако свидетелей так и не нашлось, несмотря на все усилия. Никто ничего не видел – ни кассиры, ни буфетчик, ни дежуривший в здании жандарм. Споры, кем был сей загадочный государев спаситель, ведутся и по сей день. Кто-то утверждает, что это сам бомбист в последний миг раскаялся в содеянном, убоявшись небесной кары; кто-то – что это был случайный свидетель, испугавшийся, что его примут за покушавшегося, и скрывшийся; ну а кто-то полагает, что это был ангел-хранитель, решивший вмешаться в дела рук человеческих.

Подполковник закончил рассказ, оглядел присмиревших кадет.

– Ну, господа, а теперь – за мной. Театр начинается с вешалки, корпус – с портрета государя; а продолжается конечно же там, где жить предстоит!

* * *

Всякий, кому выпало учиться в военной гимназии или в сиротском институте (где конечно же были не одни лишь только сироты), знает, что самое главное в подобного рода заведениях – это казарма. Казарма, где спят, то единственное место вдали от дома, которое хоть и с натяжкой, но тоже можно назвать домом.

Несмотря на то что твоего там одна лишь узкая койка, тумбочка да казённый облупленный табурет.

В казарме можно, в конце концов, с головой накрыться тощим армейским одеялом, для верности накинуть сверху ещё и шинель и полежать так в темноте, стараясь ничего не видеть, не слышать и, конечно, не показывая никому собственных слёз.

Да, казарма – это почти дом. Там дежурят офицеры-воспитатели, и самые буйные «давилы», из тех, кто любит обижать слабых, держатся потише – можно и в подвал загреметь, в карцер на хлеб и воду или на скамейку для наказаний, где дядьки секут провинившихся розгами, и секут пребольно.

В общем, казарма – это ещё хорошо.

Но зато ничего нет хуже умывалки.

Умывалка – это вонь от грязных «очков» в полу, которые красиво именуются «чашей „Генуя“», а на самом деле являют собой такой ужас, что хочется зажать нос, зажмуриться и бежать оттуда куда подальше.