Двоепапство - Владимир Поляков Страница 16

Много вопросов вставало перед Иваном Васильевичем, а ответы на них – не любые, но некоторые – заставляли признать, что Фёдор неспроста решился заговорить с ним о столь нежелательной, запретной даже теме. Ясно было лишь то, что вдова его сына и поддерживающие её Патрикеевы с Ряполовскими точно невинны. Доминиканцы для них враги, если замечены рядом с «иосифлянами». Иного быть попросту не могло!

А раз невинны эти, но остаётся кто? Поддерживающие царицу Софью, а быть может… Попытка отогнать лихую мысль была подавлена разумом не отца семейства, а русского царя. Потому и обращённые к Фёдору слова были теми, которые тот явно хотел, надеялся услышать, но уверенности в том не имелось.

- Дурные ты вести принёс, Федя. Может, токмо тебя да Елену с её сторонниками радующие. И отмахнуться от них не можно, а ну как и сам я, не говоря уж про тебя, отраву в кубке получу. Да оттуда, откуда её быть не должно! Ищи, кто близ жены моей мог с тем доминиканцев знаться. Не с ним, так с другими, а то и с теми, кто ему… может даже им охранные грамотки выдавал. И Ване Товаркову я приказ дам, чтоб тебе помогал в этом, людей, злата и времени не жалеючи.

- Всё сделаю. И душой не кривя, как есть обскажу. На том крест готов целовать.

- Лишнее, - отмахнулся тогда Иван III. – Если уж тебе не смогу верить, так и вовсе никому не получится. Моим именем твори, что пожелаешь, но найди эти ходы змеиные!

Искать дьяк Фёдор Курицын умел. А уж ища при поддержке главы Разрядного приказа, полной помощи сторонников Елены Волошанки и ещё кое-кого, раскопал такое, от чего и сам в некоторое изумление пришёл. От Софьи, как уже было ведомо, тянулись нити не только к видным «иосифлянам», но и к недовольным детям боярским, среди которых Гусев, Щавья-Скрябин и прочие были лишь малой частью. И вот часть этих сторонников, но на сей раз совсем уж скрытых, были связаны с Белоозером. Суть же этого места на Руси знали немногие. Именно там, в этом городе, находилась тайная казна Ивана Васильевича. Была она, надобно сказать, совсем не маленькая. Коль уж совсем не лукавить – куда больше той, что находилась в самой Москве.

Причины? Здесь и скрытность, да и про возможность осады столицы тем или иным врагом – а их у Русского царства хватало – забывать не следовало. В таком случае следовало иметь возможность использовать золото, а не подвергать казну риску захвата торжествующими вражескими войсками. Белоозеро же было признано более всего подходящим местом. Очень подходящим, но в то же время…

Редко какая тайна остаётся таковой долго. Всегда находятся посвящённые в неё, а они, в свою очередь, готовы поделиться этим знанием с другими. Порой и за деньги либо за другие блага земные для себя и не только. Вот потому Софья Палеолог и узнала эту тайну, наряду с прочими. Узнав же… О нет, она не была глупа, а значит даже не думала о том, чтобы пытаться оттуда что-либо украсть тем или иным способом. Золота она получала достаточно, из разных источников. Но тайная казна государева… Она была важна лишь в единственном случае – если окажется, что всё пропало и остаётся лишь бежать. А вот бежать следовало одновременно быстро, без лишнего шума, но вместе с тем с прибытком, дабы и лишившись многого, оставить за собой шанс вновь достичь желаемого.

Не зря, совсем не зря Мария Палеолог была сосватана князю Верейскому! Тут и немалое войско, и влияние, и новая связь Палеологов с сильными русскими князьями, но не только. Близость Вереи к Белоозеру, вот что тоже было важным.

Щуку съели, а зубы остались! Это к тому, что Фёдор Курицын получил возможность убедиться, что, несмотря на бегство Василия Верейского «с дружиной, чадами и домочадцами в землю Литовскую», часть верных ему людей осталась в Верее и поблизости. Они затаились, но могли о себе напомнить, как только будет получен приказ от того, кого продолжали считать своим князем.

Полученные сведения были не знаниями, но всего лишь подозрениями. Теми, которые прошли мимо людей боярина Товаркова. Курицын специально брал исполнительных, старательных, но не шибко способных связывать нити меж собой, ткать из обрывков цельную картину. Оттого к главе Разрядного приказа потекли сведения лишь о тех церковных иерархах и детях боярских, которые в своей поддержке царицы Софьи зашли слишком далеко по любым меркам. Гусев, Шавья-Скрябин и иные и вовсе за злато с серебром покупали готовых биться воев, да в числе изрядном. Меж собой и цель не особо скрывали, коей было воцарение сына Софьи, Василия, постижение в монахи царевича Дмитрия и Елены Волошанки с последующей их «тихою и внезапною смертью». Причём не когда-нибудь в далёком будущем, а скоро. Дескать, уже не долгие годы того ждать придётся, когда престол Московский освободится.

Ивану Васильевичу, уже разнутрённому вестями о яде, отравлениях, коварстве епископов-«иосифлян» и прочим, должно было хватить узнанного, чтобы начать делать нечто опасное для царицы Софьи. А раз так… Сам Курицын на этом и остановился бы, но были и иные заинтересованные стороны. Не Елена Волошанка, а посланник короля Италии, заодно его дальний родственник, тоже Борджиа.

Коварство и жестокая расчётливость – вот что было нутром этих самых Борджиа. Курицын, будучи сторонником сближения с европейскими странами, а не «византийского пути», понимал, что в Европе тоже много… всякого. Понимал, но всё равно считал это лучшим путём из возможных. Для того, чтобы вновь и вновь убеждаться в том, хватало посмотреть на Софью Палеолог и тех, кто её поддерживал. Да и сам его друг детства, ныне царь русский, менялся год от года, да к тому же не в лучшую сторону. Смотреть за жестокой сварой собственной семьи и с ледяным спокойствием ждать, кто победит, чтобы затем едва ли не собственными руками подписать указы о казни невезучих, оказавшихся более слабыми. Такого он принять не мог, хотя понимал хорошо. А ещё осознавал, что это как раз в обычаях Орды, Казанского ханства, Османской империи, сгинувшей уже Византии. Не тот пример, которому хотелось следовать, совсем не тот!

Лучше уж европейское коварство с жестокостью! Они хотя бы чем-то ограничены, особенно после новых веяний, что подули со стороны Рима и итальянского королевства. Там как раз дали укорот тем же доминиканцам-инквизиторам, запретили им сжигать на кострах «ведьм» и «еретиков». Да, случился раскол, но опыт десятков лет подсказывал дьяку, что Рим это даже теперь не ослабило. А в дальнейшем Авиньон канет в небытие как центр веры, вновь превратится в обычный французский город.

Выбор давно был сделан. Оттого он лишь грустно вздыхал, понимая, что именно принесёт с собой хитрый ход итальянского посла. Через третьи уста намекнуть Софье Палеолог о том, что совсем скоро государь начнёт хватать и заковывать в железа тех боярских детей, на которых царица рассчитывала как на поставщиков воев на всякий случай. А затем и на некоторых поддерживающих её епископов гнев царский обрушится, потому как связь с отравителями из числа доминиканских монахов, да к тому же итальянцев, да после случившегося пяток лет тому назад… Софью можно было считать подловатой, хитрой, жестокой, готовой на всё, но ещё и умной, умеющей оценивать приближающуюся к ней и детям опасность. Вот ей и предоставили возможность оценить, понять и испугаться. Вдобавок же намекнули, что поддерживающие Волошанку Патрикеевы сумели найти вроде давно обрубленные верёвочки, ведущие от Леона Венецианца к близким к ней людям. Да и её старший брат слишком развязал язык, пребывая при европейских дворах.