Канун - Михаил Зуев Страница 16

Зависающий в «World of Tanks» Михалис посмотрел на нее недоуменно, отмахнулся, как от назойливой мухи. Снял наушники:

– Кадри, я что, шеф-повар?! Скажешь тоже. Ты ставила, ты и следи.

– Вот теперь горелое жрать будешь!

– Да ладно, мы не гордые, и так съедим, – Михалис снова повернулся к Кадри, скребя колючий квадратный подбородок. – Слушай, принеси мне к компьютеру, а то у меня катка началась!

– Может, тебе еще и поебаться завернуть?

– Грубая ты, – буркнул Михалис, вернул наушники на место и снова залип в мониторе.

– Не, ну не сука ли! – Кадри с трудом справлялась с горячей волной желания откусить долбаному Михалису голову.

В домике Михалиса в Героскипу – внизу столовая, она же кухня, она же гостиная. Туалет. Наверху две спальни, ванная. Всё. Дом был материн. Отца Михалис не помнил. А мать уже лет семь как уехала к брату. Брат держал большую богатую винодельню в горах, в Лемоне, в тридцати километрах от Пафоса. Сестру-близняшку любил, тем более что она сильно помогала по бизнесу – лоза да бочки были «его», а вот бухгалтерия наводила тоску смертную.

Михалис остался один. Образования, кроме школы, у него не было. Дядя прикатил ему черный «мерседес» и по связям своим немалым купил за тридцать тысяч евро таксистскую лицензию. Обычные люди лицензий годами ждут – зарегистрируются в очереди и ждут-пождут, пока кто-то из «лицензированных» помрет. Но можно купить. Дядя не жадный, дядя купил – авось да племянник за ум возьмется.

Михалис годик-другой впахивал, а потом надоело. Вместо того чтобы крутиться, всё чаще зависал в таксистской очереди в Порту под нарды и кофе. Машин много, очередь длинная, денег мало. Зато нескучно и кофе хороший. Правда, время от времени, опять же через дядю, подкидывали Михалису полную занятость на неделю-другую – возить народ с корпоративных мероприятий. Но это далеко не всегда, а так обычно перерабатывать он не любил.

Кроме «танков», была у него другая страсть. ОПАП, букмекерские конторы. А еще ездил, когда финансы позволяли, на оккупированные северные территории – в автоматы в казино играть. Два раза выигрывал, тысячи по полторы-две долларов – на Севере доллар в ходу, не евро. А так обычно проигрывал. До последнего играл, до вывернутых наизнанку карманов. Кадри овладевало сложное чувство, когда он возвращался совсем пустой, а наутро просил у нее хотя бы двадцать евро, чтобы в бак немного залить да на линию выехать.

Познакомились они меньше года назад в Лондоне. Михалис тогда как раз опять выпросил у дяди денег и поехал в Англию за подержанным «мерсом». Сложность была, что на этот раз ему был нужен «сарайчик» – больше чемоданов влезает, да и собаку клиента посадить можно в багажный отсек, если нужно. А «сарайчиков» мало, их как горячие пирожки расхватывают. Будешь сидеть у себя на Кипре да по телефону с продавцами общаться – ничего не купишь.

Вот Михалис и отирался в Лондоне вторую неделю. Как-то зашел в «Tequila Embassy» пообедать. Кадри на него внимания не обратила – обслуживала соседние столы. Он на следующий день пришел – а у нее выходной. Как пришел, так и ушел. На третий день у Кадри вечерняя смена, а Михалису как раз «сарайчик» подогнали – ну он вечером на обновке и приехал, к закрытию. Машину в Q-Park на Лейстер-сквер бросил, место едва нашел.

У Кадри настроение отвратное, она тогда только с пакистанцем своим расплевалась – а тут этот, при цветах, при улыбке и при «мерседесе». Вот не хватало ей эллина после пака для полного безоблачного счастья, ага.

Отвез домой. По навигатору ехал, путался, раза три не туда свернул. На следующий день у нее утренняя, а вечером опять катались. А через неделю, опять в ее выходной, уже самолетом прилетел. И так летал не раз и не два. Она с ним как кошка с мышкой играла – притянет, коготочек вонзит, да оттолкнет, но так, чтобы в пределах досягаемости. Мое – положь, не трожь! Играла-играла и доигралась.

В «Текиле» дела шли хуже некуда. Байрнсон сказал: ребята, работаем последние шесть недель. У Кадри руки опустились. В кармане ветрено, на душе кошатинкой поскребнуто, и деваться совсем некуда. Но тут пришла мысль. Позвонила Свете на Кипр. Света с мамой в одном дворе выросли. Только мама – эстонка, а Света – донская казачка. Тогда страна была одна, на национальные несоответствия внимания не обращали. Света через два дня звонит – приезжай, Каранидис тебе место нашел в хорошей гостинице, там владелец с ним из одной деревни. Ну и Михалис под боком, получается. Всё не одна.

– Ты есть будешь?

Зависший Михалис с трудом опять оторвался от адова игрового телевизора:

– А? – стягивая наушники и силясь понять, что она от него хочет.

Кадри стиснула зубы. Я для него тоже вроде игрового автомата. Сто фрикций, это если повезет, – и призовая игра. Ну не скотина ли!

– Я. Тебе. Положила. Пиццу. На. Тарелку.

Вот только бы не сорваться на крик. Так бы и уебала по тебе и твоему танчику. Прямой наводкой. Кадри поднялась на второй этаж. Скинула халат. Натянула белье и колготки. Застегнула джинсы. Укуталась в свитер. Капюшоном куртки укрыла волосы и – вниз.

– Я ушла.

Тишина. Лишь в наушниках приглушенный звук танковой канонады. Счастливо оставаться, задрот-полководец.

На улице солнце, да так, что глазам больно, и ветер. Кадри спустилась с пригорка и пошла по пустынной дороге. Слева – бескрайние оливковые рощи, справа – отдыхающие от посевов, покрытые еле заметным зеленым травяным пушком поля.

Тысячи птиц – мелких птиц, клевавших зеленую поросль, – словно по команде поднялись в воздух, рассыпались, распределились по воздушному пространству. Сотни и сотни птичьих голосов создавали невероятную какофонию. Только бы в мою сторону не полетели, а то от помета не отмоешься. Кадри рассмеялась – вспомнила, как с Михалисом кормили птиц на пруду в Гайд-парке, и как чайка нагадила Михалису прямо в глаз, и как Кадри бегала в ларек за бутылкой воды, а Михалис стоял такой растерянный и не знал, что с этим делать.

Внезапно наступила тишина. Полная тишина. Мертвая. И тут что-то произошло. Птичий рой пришел в движение. Из тысяч птиц стали образовываться динамические изменяющиеся объемные фигуры и поверхности.

Вот пошла лента Мёбиуса, выворачивающаяся изнутри наружу вокруг воображаемого геометрического центра. Вот лента рассыпалась и тут же превратилась в волнистую синусоидальную поверхность, играющую максимумами и пессимумами. Вот возникло веретено и тут же стало закручиваться вокруг продольной оси. А вот теперь – шар, теперь – шестиугольная призма, и снова шар! Шар разделился на два, и тут шары полетели навстречу друг другу, но не разбились, а проникли один в другой, сконденсировались в совсем малом объеме. Как они не сталкиваются между собой? – удивилась Кадри. – Если бы я была птицей, одной из них, что бы я чувствовала, исполняя танец?

Следом за «итоговым» шаром – лежачая вращающаяся веретеном восьмерка, символ бесконечности, летящая под углом в сорок пять градусов к линии горизонта… И вдруг – опять внезапно – птицы распределились тончайшим слоем над полем и в секунду сели на землю. Тысячи голосов наполнили пространство. Несколько секунд назад – виртуозные танцоры, пиксели на невероятном мониторе, теперь были просто глупые птицы, они без фантазии клевали траву и нестройно галдели.