День Суркова - Александр Лебедев Страница 15

Когда Сурков поставил точку на край ногтя, дверь камеры открылась. Черт Паркер возник на пороге так буднично, как будто оставил Суркова минуту назад.

— Пойдемте, Сурков, — сообщил он. — Вам пора вариться.

— Скажите, Паркер, — спросил Сурков, — а вам не дали повышения?

— С вами дождешься, — удивил Паркер панибратской репликой Суркова.

— Вы ведь не за этим пришли?

Паркер брезгливо посмотрел на Суркова и нехотя произнес:

— Вы становитесь опасны, Сурков. Вялый от вас пострадал, но от меня этого не дождетесь.

Диалог Суркову показался странным. Он решил, что обязательно узнает, почему Паркер перестал дистанцироваться с грешником, но это выяснилось гораздо быстрее. В Аду его ждал полный лысеющий мужчина на вид лет пятидесяти, с коричневым портфелем из крокодиловой кожи.

— Меня зовут Михалай, — сообщил он.

— Гоша, — Сурков пожал протянутую ладонь, поймав себя на мысли, что впервые делает это в Аду.

— Я провожу расследование катастрофы.

— Ах, это, — разочарованно пожал плечами Сурков.

— Не только, — сообщил Михалай, очевидно, перехватив разочарованные мысли. — В данный момент дело касается непосредственно вас. Вернее, вашего осуждения. Есть информация, что вы незаконно были осуждены на пребывание в Аду, и ваше дело может быть пересмотрено.

— Хорошие новости, — обрадовался Сурков.

— Для вас — хорошие новости, а для меня — большие хлопоты.

— Я же понимаю, это ваша работа, — медленно ответил Сурков, понимая, что Михалай клонит в сторону авторучки.

— Я, разумеется, выполню работу, но это может занять весьма продолжительное время.

— А в чем она заключается? И к чему это может привести?

— Вам могут снизить жесткость наказания или даже перевести повыше.

— Не смешите меня, Михалай. Мне уже рассказали, что здесь почем.

Небрежность Суркова была такой искренней, что Михалай купился на нехитрую уловку и, достав из кожаного портфеля скоросшиватель и стопку серых листов:

— Пишите, — предложил он, — заявление в Оправдательный комитет.

— Форма есть?

— Я вам продиктую. Пишите: О, Боже, от раба твоего. ФИО. Дальше — незаслуженно осужденного в грешники номер такой-то, от такого-то числа. Дальше: Прошу рассмотреть мою просьбу о пересмотре дела номер такой-то. Номер спишите со скоросшивателя. От такого-то числа. Дальше.

Михалай продиктовал Суркову короткое заявление, после чего дважды перечитал его и, облизнувшись на авторучку, спрятал в портфель.

Спустя десять суток Суркова вытащили из кипящего масла посреди наказания. В раздевалке его ждал довольный Михалай, помахавший перед носом Суркова голубой бумагой.

— Вот решение о пересмотре.

— Шутите?

— Не шучу. Одевайтесь и едем. До суда вы переводитесь в изолятор. Будете на легких работах, почти как на химии.

Сурков смыл с себя масло и, взглянув на ящик с номером тринадцать, зашагал вслед за Михалаем.

— Если бы не подрыв, — заметил Михалай, — вариться бы вам вечность.

— При чем здесь подрыв?

— Начальство требует соблюдать элементарные меры безопасности, после каждого такого случая проводится расследование. А у вас в деле написано, что вы осуждены за преступление против времени. Это даже не смертный грех, вам вообще могли дать приведение, гремели бы сейчас цепями где-нибудь в Румынии.

Михалай снисходительно похлопал Суркова по плечу.

— Вы же понимаете, что не все души делятся на отъявленных мерзавцев и святых.

— Понимаю, — кивнул Сурков.

— Есть еще градации серого и, если вы успели заметить, нижние уровни ада более строги, а верхние — менее. Под вами, Сурков, находятся биллионы уровней, забитых грешниками, как сельдь в бочке, а температура достигает нескольких тысяч градусов. Там и жарить никого не надо. Вы же находились в относительно комфортных условиях. Но есть и верхние уровни, где работают такие как я, допустившие незначительные грехи.

— Что вы сделали?

— Я хохол, — ответил Михалай.

— Работали адвокатом?

— Следователем. А вы, Сурков?

— Программист. А разве этого нет в деле?

— Это к делу не имеет отношения.

— Странно. Я-то полагал, что все имеет отношение.

— Ад переполнен. Если заносить в базу данных биографию каждого грешника, придется содержать огромный штат сотрудников.

— А как же всевидящее око?

— Вы вроде бы взрослый человек, даже умерли, а в сказки верить продолжаете.

— Но я… — попытался возразить Сурков.

— Не верьте. Сами все увидите.

Сурков с Михалаем миновали большой грот и вышли к станции метро. Они сели в подошедший поезд и, проехав семьдесят шесть остановок, вышли на станции «Лифтовая». Там находился огромный, по мнению Суркова, терминал для транспортировки грешников и чертей вниз и вверх, а проще говоря, лифты. К ним выстроилась немаленькая очередь, и два часа Суркову и Михалаю пришлось ожидать посадки в квадратную кабину. Кабина заполнялась моментально, и Сурков очень опасался, что Михалай потеряется в толпе. Михалай ловко прижал черта своим животом, створки прижали его спину, кабина дернулась и понеслась вверх. Сурков почувствовал, как у него закружилась голова, что-то упало внизу живота, тошнота подступила к горлу. Когда на очередном уровне кабина наполовину опустела, тело Суркова соскользнуло вниз и распласталось на полу.

* * *

— Отравление, — сообщил Доктор в сером халате.

— Чем же он отравился? — спросил Михалай.

— Смотрите сюда, — предложил Доктор. — Он очертил окружность на спине Суркова, который был буквально распят над большой газовой горелкой.

Доктор покрутил регулятор газа, и пещера наполнилась запахом паленого.

— Предмет почти правильной кубической формы.

— Вы так его не спалите?

— Да, — согласился Доктор, — рентген у нас ни к черту. Можно сделать УЗИ, но уже сейчас могу определенно сказать, что потребуется хирургическое вмешательство.

— Доктор, я не могу его везти в таком виде.

— Вот что, помогите мне, — Доктор расстелил на камнях серый лист газетной бумаги, забросал его кусками старой копировки и при помощи Михалая уложил Суркова животом вниз. Он достал со стеллажа кувалдочку и от души принялся молотить Суркова по спине. Некоторое время спустя он перевернул Суркова и с любопытством стал рассматривать отпечатки на бумаге.

— Это сухарик, — констатировал он.

— О, черт! — Михалай всплеснул руками. — Что же делать?