Любовь.mp3 - Павел Парфин Страница 15

— Как ты думаешь, в этом виновата… Ален?

— Конечно! Раз она спала с тобой!

— Дурак, при чем тут это!

— Ну ни фига себе! Щас настучу тебе по кумполу, чтоб было «при чем»!

— Ладно, Эрос, я серьезно. Захочешь — настучишь еще. Я ж никуда не прячусь от тебя… Помнишь, ты рассказывал, что как-то застал ее дома? Не такой, как всегда?

— Не то слово! Она была как ненормальная. Явно возбуждена и вообще…

— Что вообще?

— Ну, сначала мне показалось, что она мастурбирует. Потом решил, что она не одна. У нее был такой довольно-скотский взгляд. Взгляд шлюхи. Она явно тащилась оттого, что ее кто-то пилил…

— Так, может, у нее и в самом деле кто-то был?

— Хм, об этом я подумал потом… Когда узнал про тебя и про нее. А тогда… Тогда я, как последний кретин, был уверен, что Ален любит меня одного. Понимаешь, дон жуан лысый?! Набить бы тебе пыку!..

— Ха, так и я ж думал, что я у нее один… после тебя. Кто ж тогда еще? Третий? Ох и Ален — дина-а-мо!.. Нет, не вяжется что-то. Да у меня в голове не укладывается, что у нее мог быть кто-то еще. Кроме нас, Эрос! Давай-ка, парень, вспоминай тот разговор. Что она ответила тебе, когда ты спросил…

— Про мастурбацию? Погоди, попробую вспомнить. Кажется, я спросил: «Ты что тут делаешь?» Она: «Любовь качаю». — «Ну-ну, мастурбируешь, небось? Меня б позвала лучше». — «Тебя пока дождешься…» Все.

— «Любовь качаю…» Странно… Вот она и скачала тот файл!

— Кстати, ты тестировал Любовь. мп3?

— Конечно. Сразу же, как мне его Кондрат дал. Файл как файл. Музыка.

— Му-у зыка?! Ты называешь это музыкой?!

— Ну, попса, конечно… Хотя, знаешь, мне показалось… Что этот файл был чем-то другим, до того как его конвертировали в мп3.

— Да ну! Чем он еще может быть?!

— Не знаю. Повторяю: это только мои подозрения.

— Слушай, а может, Любовь все-таки Кондрат подсунул? Он любитель разного рода интриг.

— Я думал об этом. Но Кондрат хреново разбирается в программировании.

— Ерунда! Он мог привлечь пацана, который рубит в этом… Ого, сколько времени!

— Маскарад!

— Поскакали, а то Кондрат орать будет! Потом договорим. Постой, у тебя маска есть?

— У меня есть еще одна, хочешь?

— Давай! Ну что, Палермо, испытаем судьбу еще раз?

— Испытаем, Эрос!

…Эросу очень не хотелось устраивать вечеринку в своей квартире. Пусть даже такую поправочную, какой обещал быть маскарад. Клевая, конечно, идея одеть полдома в маски, но… У Эроса, стыдно признаться, ныло в груди, в том самом месте, где, если их бывшая анатомичка не врет, спрятано его сердце. Его, Эросово, сердце вдруг заскулило с того дня, как с Ален случилось… По его вине, блин, случилось! А тут — маскарад. Все тусуются, гогочут, покуривают, пьют, обжимаются, в то время как она… Маскарад в его доме — да ни за что! Где каждая вещь, каждый предмет еще жадно вспоминает ее голос, шаги, упругость ее тела… Только не у него! И Эрос откровенно послал маскарад, решил закосить его, как дурацкий школьный экзамен. Рискнул проигнорировать приказ Кондрата… А Кондрат будто другого и не ожидал от него. Уже через час после всенощного чаепития объявил всем по аське, «що маскарад відбудеться у нього дома о четвертій». Эрос вначале вздохнул с облегчением, потом почему-то расстроился, потом решил вдруг идти. Ему стало страшно, что его могут счесть трусом, испугавшимся… А чего он, собственно, испугался? Новой фишки Кондрата, кровавой фишки — его пресловутой рулетки, о которой никто толком ничего не знал… Или, может, он испугался самого себя? Забвения, одиночества? Опасности остаться наедине с самим собой, в то время как Ален один на один со смертью, в то время как и другие гемы вот-вот останутся один на один со своей смертью.

Страшно и стыдно веселиться, когда твой друг в беде. Страшней прослыть трусом… Эрос суетливо засобирался на маскарад.

На пороге гемов встречала Нонна Юрьевна. Конечно, каждый вновь приходящий гость делал вид, что ему незнакома… мать Кондрата. Но как ее можно было не узнать? На Нонне Юрьевне была глупая маска улыбающейся овцы и длинное облегающее платье. Каждый звонивший в дверь Гапонов вначале шугался слащавой маски, невольно опускал глаза, скользил смущенным взором по щедрым линиям тела хозяйки, на миг преградившей дорогу. Затем, опустившись до щиколоток Нонны Юрьевны, а может, застряв на ее бедрах, так же безотчетно вздыхал. А некоторые, не удержавшись, даже издавали тихий стон! Да, превосходным формам Нонны Юрьевны было явно тесно под почти воздушной материей. И уж ни у кого в эту минуту не возникало сомнения по поводу, что же наконец первично — материя или дух, материя или мать… «Оцэ овца! — смачно шлепнул по бедовым хозяйским ляжкам один невоздержанный гем, дядька хоть куда. Похоже, ценитель таких вот сорокалетних „овец“. — Завтра же надо будет задрать тебя, сладкая!» Но Нонна Юрьевна не поверила нахалу. Она вообще слабо верила мужчинам, в особенности альтруистам и донорам, добровольно расстающимся с любовью и кровью. Немало среди них попадалось нахалов и хамов, говорливых маньяков, да мало кто доводил подобные приговоры до исполнения. Да что там — некого вспомнить!

Гемы шли и шли. Собралось, наверное, человек сорок. Почти в три раза меньше, чем самый свежий, полный список пользователей Гемоглобова. Но все равно прилично для четырехкомнатной Гапоновой квартиры.

Гемы приходили с пустыми руками, зато в масках — самодельных или купленных на рынке или в художественном салоне, что напротив захваченного кочевниками-арендаторами ЦУМа. Нонна Юрьевна с радостью, как хороших знакомых, узнавала эти маски — она любила бывать в салоне… Маски попадались тонкой работы, сделанные искусно и не просто с выдумкой, а с какой-то изощренной страстью; но были совсем простенькие и бездарные, а то и вообще ни к селу ни к городу. К примеру, пришло шесть или семь снегурочек — причем две в кроссовках и купальниках — и два Деда Мороза при галстуках. Нонна Юрьевна от неловкости вздыхала и краснела. Слава Богу, на ней была пластмассовая маска овцы, скрывавшая под собой другую, пусть мимолетную, зато настоящую — алую маску стыда.