Туманность Андромеды - Фриц Бремер Страница 15

Результатом стал небывалый спад рождаемости. Матерями становились лишь те женщины, кто чувствовал истинное призвание к этому. Количество детей определялось внутренней возможностью женщин.

Когда человек отождествил себя со своим “я”, людская сутолока уступила место раздольному покою и внутренней уверенности, женщина стала свободной также и от мужчины и лишь тогда сделалась настоящей матерью свободных детей. Если душевная связь между мужчиной и женщиной рвалась, мать уходила от отца. Она становилась свободна от него, а он – от нее. Отныне отношения полов определялись лишь свободной волей.

Прекраснейший дар природы, свободная радость любви, разрешился от цепей, наложенных на него человеческой ограниченностью.

Воля, сделавшаяся инструментом, принесла и следующее освобождение: человек стал господином болезней.

И хотя он не может победить смерть, завершительницу человеческого века, не может помешать неосторожной косе случайно повредить ногу, но могучее войско внутренних болезней утратило теперь свою силу.

Да, уже и древний человек знал о возможности психологического воздействия на внутренние болезни, но он не владел способами такого воздействия. Они не могли объяснить, почему после страшного кораблекрушения выжившие члены команды, даже больные, охваченные сильным жаром, вдруг выздоравливали и вспоминали о своей болезни лишь тогда, когда потрясение от случившегося сходило на нет. Люди еще не видели, что здесь, пока стихийно, внутренняя воля болезни теряла силу.

Отныне же болезнь перестала быть состоянием, которое периодически повторяется в каждой человеческой жизни и, воздействуя на целый ряд поколений, истощает тело и губительно влияет на психику. Рожденный от здоровой матери и здорового отца, повелитель собственной воли, управляющей всеми внутренними процессами, человек теперь беспрепятственно умножал величие и красоту жизни.

Родилось новое человечество, которое испытывало отвращение ко всему искусственному, к варварским порождениям переразвитого, бездуховно культивируемого интеллекта, равно как к этим уродливым скоплениям народа, когда-то получившим название “городов”, этим очагам бездуховности.

Теперь оно больше не нуждалось в баснословных умениях древних людей постоянно поддерживать человека в нужде. Плоды полей и садов – вот все, что нужно было людям для пропитания.

Страстное слово “свобода”, которое все прошедшие тысячелетия олицетворяло для людей их заветное стремление, теперь утратило свою значимость. Свобода стала чем-то вроде воздуха – жить без нее нельзя, но и взывать к ней незачем, поскольку она заполняет собой все пространство.

Никто никому теперь не был рабом или господином. В мире остался единственный господин – “я”!

Отношения между людьми стали абсолютно естественно выстраиваться согласно их склонностям и возможностям.

Если кто-то, свободный мужчина или свободная женщина, хотел наняться на службу или чувствовал, что не может прожить самостоятельно, он менял своего нанимателя, и никто ему в этом не препятствовал.

Большие общественные структуры, горизонтальные слои имущих и неимущих, вертикальное деление по нациям и народам – все это взаимно растворилось друг в друге.

Люди, жившие далеко друг от друга, стали добровольно объединяться в территориальные округа. Женщины и мужчины находили друг друга для взаимной помощи в хозяйстве и разных нуждах: они обменивались продуктами, почтой, поддерживали общую гигиену и т. д. Наука самостоятельно установила свои собственные институты.

Но никогда уже никакие общественные структуры не получали власти над отдельным человеком. Теперь они не нависали над головой человека, а стелились под его ногами.

Над головой человечества взошла наконец заря…

Однако солнце окончательного мира все еще не сияло на небесах. То и дело находились нарушители спокойствия. Пока их оставалось мало, нужен был лишь закон и известное число стражников. Чтобы завершить задачу одухотворения человечества, не доставало двух ступеней.

И между этими ступенями лежал тысячелетний путь познания, поисков, исследований.

И первой такой ступенью было познание психологии другого.

Эта работа началась с выявления функций мышления – дело, за которое человек взялся уже давно и с величайшим энтузиазмом, но без соответствующих познаний.

Но когда органика умственной деятельности была научно исследована, человек получил возможность – пусть пока еще не планомерного исследования и контроля собственной мыследеятельности, но скрупулезного наблюдения за тончайшими движениями мысли других людей.

Конечно, первые подступы к познанию другого были сделаны еще в древности. Любовники, друзья, мать и дитя – участники этих тесных человеческих союзов, испытывавшие друг к другу глубокую симпатию (слово, коим обозначали тогда еще непроясненное понятие), были уверены, что во многом понимают друг друга без слов. Рассказывают о двух художниках древности, что как-то раз они провели друг с другом вечер в безмолвной беседе и под конец простились, словесно изъявив взаимную благодарность за приятную компанию.

Но лишь научное открытие души позволило распознать психические импульсы, лежащие в основе поведения любого человека.

Последствия появления этой новой возможности, которая стала доступной каждому человеку, очевидны: ложь и фальшь, эти демоны, сопровождавшие человечество на протяжении многих тысячелетий, ушли из мира.

Поскольку же никто не мог ничего скрывать от других, сама склонность людей к притворству и лицемерию, которая, правда, после угасания религий и без того стала ослабевать, теперь исчезла окончательно. И лишь в детях, индивидуальное развитие которых повторяет развитие всего человечества, можно порой обнаружить остатки этих пороков.

На место лжи пришло молчание.

Мудрецы древности оставили нам следующее изречение: “Трудно жить с людьми, ибо при них тяжело молчать”.

Отныне жизнь с людьми превратилась в радость.

О последней фазе одухотворения людей Ворде не стал мне рассказывать. Я был еще недостаточно зрелым для этого.

В те месяцы, пока я приобретал свои первоначальные познания, наша жизнь текла по-прежнему спокойно, страсть моя к прекрасной и удивительной Ирид лишь росла, а вместе с ней росла и мука моей внутренней близости к ней.

Она избегала всякого общения с людьми вне своего дома и все лето сторонилась своих немногих знакомых, так что нас окружали лишь всегда молчащая служанка Окк, пес Туру да приходившие на дневные занятия дети. Изредка появлялись предприниматели, мужчины и женщины, которых интересовало состояние дома, или родители учеников. Все эти люди были мне совершенно безразличны.

А вот с детьми я сближался все больше.

Они оказались близки мне по духу. Я говорил с ними на одном языке и мыслил с ними одинаково.

Иногда мне казалось, что они посмеиваются надо мной как над умственно убогим, дети часто бывают безжалостны, но это было не так: они воспринимали меня как друга, с которым можно поболтать и поиграть вволю.