Последний полицейский - Бен Уинтерс Страница 15

– Морг? – переспрашивает седовласая волонтерша в веселеньком красном беретике, сверяясь с картой. – Посмотрим… морг, морг, морг. А, вот! – Мимо пробегают два врача с блокнотиками в руках. Пока волонтерша тыкала пальцем в карту, я рассмотрел, что листок весь исчеркан поправками и восклицательными знаками. – Вам нужен лифт В, это вам надо… ох ты господи!

Я незаметно сжимаю кулаки. На встречу с доктором Элис Фентон не опаздывают.

– А, вот сюда!

– Спасибо, мэм.

Лифт В, если верить приклеенной поверх кнопок картонке, надписанной черным маркером, идет либо наверх, в онкологию, хирургию и рецептурный отдел, либо вниз, к часовне, приемному отделению и моргу. Выходя, я бросаю взгляд на часы и спешу по коридору мимо кабинетов, кладовок и маленькой черной двери, украшенной белым церковным крестом, соображая на бегу: «Онкология… знаете, что сейчас самое страшное? Заболеть раком!»

Но вот я уже толкаю толстую стальную дверь морга – и вот он, Питер Зелл. Тело разложено на столе посреди комнаты, подсвечено стоваттной хирургической лампой, как сцена юпитером. А рядом стоит, дожидаясь меня, главный судмедэксперт Нью-Гэмпшира. Я протягиваю руку:

– Доброе утро, доктор Фентон. То есть день. Здравствуйте.

– Рассказывайте, что там с вашим трупом?

– Да, мэм, – говорю я, неловко опуская невостребованную руку, и стою, не находя слов, дурак дураком, а передо мной в жестком белом свете морга возвышается Фентон, и рука ее лежит на бортике серебристой тележки, как рука капитана на штурвале. Она рассматривает меня сквозь идеально круглые стекла очков. Описание этого взгляда я не раз слышал от других детективов: словно высматривающая добычу сова.

– Детектив? – торопит она.

– Да, – повторяю я, – конечно.

Собравшись с духом, рассказываю все, что успел узнать. Описываю место происшествия, упоминаю дорогой ремень, отсутствие мобильного и записки. А сам то и дело стреляю глазами в сторону тележки, на которой лежат инструменты прозекторского ремесла: пила по кости, долото и ножницы, ряды пробирок для разных ценных жидкостей. На белой салфетке дюжина скальпелей разной ширины и заточки.

Доктор Фентон молча слушает мою речь, а когда я наконец выдыхаюсь, хмуро рассматривает меня, поджав губы.

– Ну, – наконец говорит она, – так на кой черт мы здесь?

– Мэм?

У Фэнтон седина стального оттенка, короткая челка ровно подстрижена.

– Я-то думала, тут смерть при подозрительных, – продолжает она, щурясь так, что глаза превращаются в горящие точки. – Все, что я услышала, никак не тянет на подозрительные обстоятельства.

– Ну, – запинаюсь я, – доказательств как таковых нет, но…

– Доказательств как таковых? – передразнивает она.

И я вдруг остро ощущаю, какой низкий здесь потолок. Мне, чтобы не задеть лбом лампу, приходится горбиться, а доктор Фентон с ее пятью футами тремя дюймами стоит во весь рост, прямая как гвардеец, и обжигает взглядом из-за очков.

– Пункт шестьдесят два статьи 630 уголовного кодекса Нью-Гэмпшира, после пересмотра на объединенной судейской сессии в январе, – цитирует Фентон, а я только усердно киваю, подтверждая, что все это мне известно. Я изучил все федеральные и местные законы, но она продолжает: – Судебная экспертиза не выполняет вскрытия, если обстоятельства смерти позволяют с разумной уверенностью предположить самоубийство.

– Да, – лепечу я, – да, конечно… – и наконец решаюсь: – Однако я, мэм, предположил, что обстоятельства сомнительные. Возможна инсценировка.

– Были признаки борьбы?

– Нет.

– Признаки взлома?

– Нет.

– Что-то ценное пропало?

– Ну, при нем не оказалось мобильника. По-моему, я уже говорил.

– Вы кто такой?

– Да, мы ведь не представлены… Я – детектив Генри Пэлас. Новенький.

– Детектив Пэлас, – говорит Фентон, со злостью стягивая перчатки, – у моей дочери в этом полугодии двенадцать уроков фортепиано. И сейчас я как раз пропускаю один из них. Вам известно, сколько уроков у нее будет в следующем полугодии?

Не знаю, что ей ответить. Действительно не знаю. Минуту стою молча: долговязый дурень в ярко освещенной комнате, полной трупов.

– Ладно уж, – угрожающе цедит Элис Фентон и поворачивается к тележке с инструментами. – Но если это окажется не убийство…

Она берет нож, а я рассматриваю потолок, отчетливо ощущая, что мое дело здесь – стоять смирно и молчать, пока она не закончит. Это трудно, очень трудно, и, когда доктор углубляется в работу, я чуть придвигаюсь, чтобы понаблюдать за ее тщательно рассчитанными действиями. Великолепное зрелище – холодная красота вскрытия. Фентон мастерски, скрупулезно проходит все стадии. Мир, вопреки всему, держится на людях, которые делают свою работу как следует.

Доктор Фентон аккуратно разрезает черный ремень и стягивает его с шеи Зелла, измеряет ширину и длину кожаной ленты. Медным циркулем снимает размеры синяка под глазом и кровоподтека от пряжки ремня, врезавшегося под подбородок, желтоватого и сухого, как полоска сухой земли, протянувшейся от уха до уха четким рваным углом. Временами она прерывается, чтобы сделать снимки каждой стадии: ремень еще на шее; ремень сам по себе; шея сама по себе.

А потом она срезает одежду, обмывает бледное тело страховщика влажной тряпкой, пробегает обтянутыми перчаткой пальцами от подвздошья до плеч.

– Что вы ищете? – осмеливаюсь спросить я, но Фентон не отвечает, и я умолкаю.

Когда она касается груди скальпелем, я подаюсь на шаг вперед. Теперь я вместе с ней стою в сиянии ламп и округлившимися глазами наблюдаю, как доктор делает глубокий у-образный надрез, отгибает кожу и мышцы под ней. Я рискую чуточку склониться над телом, пока Фентон берет кровь из вены, подходящей к сердцу, и наполняет одну за другой три пробирки. В какой-то момент я замечаю, что забыл, как дышать. Пока она проходит шаг за шагом, взвешивает органы и записывает их вес, извлекает из черепа мозг, крутит его в ладонях, я все жду, что она изменится в лице, ахнет или хмыкнет, удивленно покосится на меня. Найдет доказательство, что Зелл убит, а не покончил с собой.

Вместо этого доктор Фентон наконец откладывает скальпель и бесстрастно сообщает:

– Самоубийство.

– Вы уверены? – умоляюще уточняю я.

Фентон не отвечает. Она быстро переходит к тележке, открывает коробку с рулоном полиэтиленовых мешков и отрывает верхний.

– Постойте, мэм, – прошу я. – Извините, а как же это?

– Что – это?

Меня заливает отчаяние, щеки краснеют, голос становится скулящим, детским:

– Вот это. Это не синяк? На лодыжке?

– Да, я заметила, – холодно отвечает Фентон.

– От чего?