Конец цепи - Фредрик Т. Олссон Страница 15

Они не ответили.

– Вы можете заставить людей пахать на вас. Естественно, это в ваших силах. Кнутом принудить кого-то тащить воз, или крошить камень, или переместить все ваше чертово здание на пару метров влево. Если бить достаточно сильно, можно заставить кого угодно делать все что угодно. За исключением одного. Думать. Очень трудно добиться от меня каких-то успехов, если я не захочу. – Он понизил голос и подвел итог: – Поэтому у меня, конечно, есть выбор. Он есть всегда.

– Расскажи о своей попытке самоубийства, – предложила Франкен.

Просьба застала Вильяма врасплох. И была крайне неожиданной. И ужасно дерзкой.

– Тебе в общих чертах? – спросил он наконец.

– Расскажи почему, – попросил Франкен. Больше он ничего не сказал.

– Если я захочу пойти к психотерапевту, то заплачу за это, так что спасибо за предложение.

– Ты можешь выставить мне счет, если хочешь.

Разговор зашел в тупик. Вильям отвел взгляд и поднял руки, давая понять, что больше ничего не хочет добавить, повернулся к Коннорсу и призывно посмотрел ему в глаза.

– Ты не смог бы жить с тем, что тебе не удалось кого-то спасти, – сказал Франкен за его спиной.

Эти слова Вильям ощутил как удар по телу.

– Ты ничего не знаешь обо мне…

– Наоборот, – перебил его Франкен. – Я готов утверждать, что мы знаем о тебе больше, чем ты сам.

Он поднялся. Его нисколько не прельщала перспектива обсуждать мотивы и нежелание Сандберга, ему требовалось засадить его за работу, и каждая минута, проведенная в этой комнате, была минутой, потраченной впустую.

– Ты рос практически с паяльником в руке. В школе тебя считали вундеркиндом, ты был гением в математике и чудаком, который собирал маленькие электронные штучки еще до того, как твои товарищи научились читать. Ты ремонтировал друзьям радио в школе и имел три собственных патента, еще учась в гимназии. Некая фирма предлагала тебе стипендию на все время учебы в университете, ты мог бы благодаря своим талантам стать сколь угодно богатым. И тебе это известно.

Вильям пожал плечами. Вот как?

– Но ты предпочел остаться у военных.

– Мне хорошо платили.

Франкен покачал головой:

– Ты получал бы больше денег на гражданке, и тебе это отлично известно. Но продолжалась холодная война. Ты использовал свои знания на то, во что верил. Спасал людей. Именно этим ты занимался и поэтому оставался там, и, сколько бы ни думал, что тебя интересовали шифры, и техника, и закономерности, для тебя нет ничего более значимого, чем спасение других жизней.

Вильям отвел глаза, как бы рефлекторно пытаясь возражать, пусть и знал, что его собеседник прав.

Вильям любил решать проблемы, обожал всевозможные логические конструкции и математику, работа у военных давала ему возможность заниматься этим каждый день, и поэтому он остался у них. Но все обстояло, так как сказал Франкен. Большая зарплата просто служила подтверждением значимости его труда. Вильям расшифровывал сообщения об угрозах шведским интересам и отдельным личностям, и более чем однажды ему пришлось бегать по серым коридорам со срочными текстами о планах всевозможных акций и покушений. Это представлялось нонсенсом тридцать лет спустя, но тогда считалось обыденной ситуацией. И каждый раз, когда у кого-то менялся маршрут или чья-то речь отменялась, каждый раз, когда кто-то оказывался в другом месте вопреки прежним планам просто из-за того, что Вильям выполнил свою работу, он знал, почему продолжает заниматься ею.

Но даже если Франкен был прав по сути, это не играло никакой роли здесь. Вильям не собирался помогать какой-то организации, пока не узнает, с чем ее едят.

– Мне ужасно жаль, – произнес он тоном, говорившим об обратном. – Но я не понимаю, какое отношение моя дочь, моя семья или моя карьера имеют ко всему этому.

Франкен кивнул:

– Мы не в состоянии заставить тебя работать на нас, Сандберг. Если ты откажешься, мы почти ничего не сможем сделать на сей счет. Но… – он сделал паузу, пожал плечами, – ты не скажешь нет. Поскольку в противном случае поставишь под удар жизнь…

Он остановился, искал нужное слово какое-то мгновение. Но не находил.

Секунда тишины. Две.

А Вильям не мог отвести взгляд от лица Франкена. Впервые с начала встречи на нем проявилось беспокойство, едва уловимое, где-то на заднем плане почти непроницаемой маски. Оно с таким же успехом могло быть наигранным, хитрым ходом с целью сломить его упрямство, но, смотря на генерала, он не мог отделаться от ощущения, что тот на самом деле чего-то боится.

– И чью же тогда? – спросил Вильям.

Никакого ответа.

– Чью жизнь я поставлю под удар?

Франкен обменялся взглядами с Коннорсом, прежде чем повернулся к Вильяму снова. Потом откашлялся.

– Громадного количества людей, Сандберг.

Ничего больше он не сказал.

Снова сел.

Вильям колебался. Они надавили на нужные рычаги, в меру приоткрыли занавеси, заинтересовали его и подогрели любопытство, привлекли внимание, и он не остался равнодушным.

Утратил способность защищаться.

– И что случится с тысячами людей? – спросил он наконец.

Тишина.

– Что я должен сделать для вас?

Франкен сидел неподвижно достаточно долго, и Вильям уже стал беспокоиться, не умер ли он, но потом генерал потянулся к своему компьютеру. Кивнул в сторону стен, предлагая: посмотри.

И Вильям сделал это. Одновременно на проекторах перед ним стало меняться изображение.

За несколько секунд окрашенные цифры ушли в стороны и утонули на заднем план, исчезли, в то время как отдельные пары из них остались, соединились вместе и выстроились вдоль края картинки. Постепенно изображение как бы уменьшилось и дало место для новых цифр, а потом их становилось все больше, и они соответственно уменьшались в размерах. Окрашенные цифры постоянно уходили, в то время как другие выбирались, соединялись, размещались увеличивающимися группами в одном углу, распространялись на всю сторону и в конце концов превращались в единицы и нули.

Вильям поймал себя на том, что он стоит затаив дыхание.

Он уже мог угадать некую закономерность среди всех этих единиц и нулей, но только когда каждую цифру заменила комбинации странных знаков, у него отпали всякие сомнения.

Тому, что увидел Вильям, было место в музее. Пожалуй, в каком-нибудь университете или исследовательском центре, где угодно, только не здесь. Не в изображении проекторов на тысячелетней стене в замке где-то в Лихтенштейне и определенно не в присутствии серьезных мужчин в военной униформе, имевших в виду, что это важное сообщение, которое только сейчас удалось расшифровать.