Эра негодяев - Александр Усовский Страница 15

Что-то ребята заторопились… Что ж, придется и нам чуток прибавить оборотов.

На прошлой неделе всплыло, что в Брюсселе, в штаб-квартире НАТО, взят с поличным югославский шпион — офицер французского генштаба майор Бюнель. Ну-ну… Такой же он шпион югов, как подполковник Левченко — папа Римский. Французы фрондируют англосаксонской идее бомбить югов при любом политическом раскладе в Косово — вот их ребят и 'ловят с поличным'. Дело житейское, Левченко во времена оны так же ловил 'немецких шпионов' в Праге… Политика! Вот Эрве Гурмелон — тот да, тот действительно здорово помог сербам; причем, по ходу, чисто из соображений чести. Хорошо, что во французской армии еще живет это понятие… Для остальных — особенно для американцев — это так, пустое сотрясение воздуха. Если убийство целесообразно — они, не задумываясь, ударят ножом спящего в спину. Еще и бахвалиться после этого станут — дескать, минимизировали риски и оптимизировали расходы… В девяносто шестом их спецназ готовил захват Караджича — купленные ими сербы пригласили лидера мятежных сербов на совет, где бывшего профессора и должны были принять 'зеленые береты'. И майор Гурмелон посчитал бесчестным для себя и представляемой им страны участвовать в этой подлости. Предупредив сербов, он поставил большой жирный крест на своей карьере — но все равно, остался человеком. Жаль, так и не удалось на него выйти…

Электричка шла по дальнему Подмосковью. Более-менее ухоженные места остались позади, теперь вокруг, насколько хватало глаз, тянулась заброшенная, никому не нужная — даже, похоже, самим русским — российская глубинка. Разруха… Как там говорил профессор Преображенский у Булгакова? Разруха не в сортирах, а в головах?

Заброшенные, поросшие многолетним бурьяном поля. Разрушенные, варварски изломанные фермы и машинные дворы. Как будто Мамай прошел… Понятно, что в Краснодарском крае земледелие не в пример доходней, чем в Можайском уезде — но уничтожать исконно русскую, корневую, извечную деревню — зачем и кому это нужно? Пьянство, безысходность… Бесчисленные базары и базарчики, торговля всем и вся — но, главным образом, разным китайским дерьмом — вот и все занятие туземцев. Это ж надо так поставить экономику страны, чтобы выгодным стала только перепродажа заморского тряпья! Ладно, тут наша лавочка сделать ничего не может — что ж, будем делать там, где еще на что-то способны.

А способны мы на что? Правильно, на активные действия в тылу врага. Это ничего, что войны нет — враг, он все равно в наличии. Просто пока затаился, выжидает; от того, что активных боевых действий сегодня, положим, против нас он не ведет — врагом он быть отнюдь не перестал.

Можайск. Конечная.

Левченко вышел из электрички, с видимым удовольствием потянулся. Прошел на вокзал, узнал, когда электричка до Вязьмы; у него в запасе оказалось двадцать минут, и он решил не отказывать себе в удовольствии пройтись по привокзальной площади.

Хм-м… 'Удовольствие' оказалось весьма относительным. Все то же, что и везде — грязь, заплеванная мостовая, которую уже лет двадцать никто не ремонтировал, торговые палатки, крикливые тетки, примеряющие ядовито-желтые китайские пуховики. Безнадега… Ну что ж, придется этим переболеть, ничего не сделаешь. Спасибо дефолту, на прилавках уже начали появляться отечественные товары — а то еще год назад уже казалось, что никакой перерабатывающей промышленности в стране просто не осталось — только нефтяные и газовые скважины, трубопроводы и базары с китайским барахлом.

Что ж, прививка рыночных отношений сделана, пожалуй, чересчур мощная — организм народного хозяйства страны ее переносит с трудом, а для некоторых секторов она оказалась смертельной, и они тихо скончались. Ничего, выживем — зато начнем, наконец, понимать, что лишь собственный труд может стать настоящей ценностью. Как это было в Третьем рейхе… Ведь тоже был крах прежней системы хозяйствования, нищета, безработица — сорок процентов! — и, как следствие, суицидальные настроения, всеобщая депрессия. Знакомо до боли… Слабые опускают руки и идут ко дну; сильные ищут и находят выход. Правда, у нас тут выхода пока особо не видно, но ничего — в Смутное время ситуация еще и похлеще была. Может, еще и выдюжим — хотя та машина из подвала что-то не дает повода для оптимизма… Может, все бы и наладилось, если бы не наши заграничные 'доброхоты', что душевно радеют о становлении демократических ценностей на одной шестой части суши — что-то уж больно шибко они лезут в наш огород. Спешат ребятки… А для нас в этой ситуации что главное? Главное — вовремя им дать по рукам, говоря по-русски — сделать укорот. И затем он, подполковник Левченко, и получает свое жалованье — дабы этот укорот был действенным и эффективным.

Ну что ж, посмотрим. Может, и он на своем месте что-то путное для своей страны в состоянии сделать…

В Вязьме он подошел к группе таксистов, живописно расположившейся у чьей-то изрядно потрёпанной 'девятки', и, после долгого и азартного торга, сговорился с пожилым, но еще очень энергичным дядькой за тысячу рублей на рейс до Рудни, последней станции железнодорожной линии Смоленск-Витебск на российской стороне. Причем попросил дядьку по пути посетить несколько населенных пунктов, лежащих в стороне от международного автомобильного тракта, именуемого 'Минским шоссе', или, в просторечии, 'минкой'.

Делать Левченко в этих городках было решительно нечего, но иначе было бы трудно, не навлекая подозрений, упросить хозяина пожилой 'шестерки' не выезжать на большую трассу — где находились стационарные пункты ГАИ и где, чем чёрт не шутит, фамилию пассажира тоже могли внести в какой-нибудь милицейский 'талмуд'.

Дядька достал из бардачка донельзя истасканную карту, что-то прикинул, промычал себе под нос какие-то слова — Левченко так и не понял, что тот говорил — потом, хитро взглянув на пассажира, произнес:

— Так, стало быть, мил человек, тебе надо в Рудню в обход трассы? Так я понимаю?

Левченко неопределенно хмыкнул в ответ. Пусть думает, что хочет.

— Лады, поехали. Только прибавить чуток придется — мы на полста верст лишку дадим.

— Прибавить — не вопрос. Ты, главное, до пяти вечера довези. — Левченко решил излишне не скупиться. Мало ли что…

— Довезем, будь надежен! — И таксист, вжав педаль газа до максимума, с необходимой, по его мнению, для данного случая лихостью рванул свою пожилую машинку из общего ряда, а затем молодецки вырулил на привокзальную площадь.

Всю последующую дорогу Левченко был вынужден выслушивать жалобы водителя — причем не было в мире вещи, положением которой тот был бы доволен. Жаловался он на дороговизну всего и вся (причем, что характерно, напирал на немыслимую стоимость бензина и запасных частей, прозрачно намекая седоку на невыносимо низкую и до обидного ничтожную плату за поездку), на коллег, на детей, на жену, на международное положение; в общем, эта планета никоим образом не подходила для проживания водителя старенькой 'шестерки', и лишь невозможность ее покинуть еще удерживала его от желания выбрать для проживания другой глобус.