Шаман всея Руси. Книга 1. Ветер с Итиля - Андрей Калганов Страница 15

Обожествление волка взорвало древнюю религию. Волк был понятен, волка видели все, волка боялись. Истории, рассказываемые кощунами, разосланными по весям, принимались на веру. Их передавали из уст в уста. Мало-помалу в братство потянулись людины. Так выросло селение.

И тут впервые открылся колодец времени. Зосима на глазах паствы вдруг исчез и, вернувшись через несколько дней, заявил, что он теперь Отец Горечи, что дух Волка вошел в него. Так этот зловонный слизняк стал главой братства лютичей.

Шли годы. Число лютичей увеличивалось, но ни один из них так и не перекинулся в волка, не получил вечной молодости, как обещал Отец Горечи. Людины по-прежнему старились и умирали. Людины роптали, многие покидали братство, не давшее им ничего, кроме пустых обещаний. Когда положение стало совсем скверным, Зосима услышал голос, который сказал, что лишь колдун из будущего сможет укрепить его власть, вернуть былое могущество. Колдун превратит людинов в упырей, напоит их тела темной безудержной силой. Голос приказал Зосиме бросить в колодец одного из лютичей – Кукшу. Посланец перенесется в грядущие времена и найдет колдуна.

Кукша прошел шагов триста, остановился у расколотого молнией валуна, на котором была выбита голова волка. От камня шла мало кому известная тропа к Зосимовому жилищу. Изба стояла уединенно, посреди топкого болота, на небольшом островке, по краям заросшем высокой осокой. Ни один из простых лютичей не ступал по тайной тропе, лишь несколько избранных, в число которых входил и Кукша, порой посещали старца.

Зосима, отсчитывая прожитые годы, делал зарубки на бревне, которое было вкопано в земляной пол его жилища. Когда Кукша отправился на чужбину, он втайне от поганого старца сосчитал зарубки. Их было шестьдесят шесть. Отсутствовал он одиннадцать лет. Значит, если бы колодец переместил одного его, а не целую компанию, то зарубок этих сейчас должно было быть семьдесят семь. А как на самом деле? Ответить можно, лишь добравшись до Зосимового жилища.

Тропка, вьющаяся по болоту, стала едва различима – cтемнело. Лишь луна бледным светом освещала топь, делая ее еще более зловещей. Низкорослый кустарник и чахлые деревца, вылезающие у берега, раскачиваемые ветром, отбрасывали корявые метущиеся тени. Кукше казалось, что это из преисподней к нему тянутся костлявые руки, готовые разодрать…

«Старик в полнолуние всегда на капище, – подумал Кукша, – изба наверняка пуста, чего еще ждать?!» Он подобрал валявшийся рядом осколок валуна и пошел по тропе…

* * *

Засыпанная землей до самой обложенной мхом и берестой крыши, изба походила на огромную болотную кочку, которую зачем-то обнесли частоколом. Островок был совсем небольшим, шагов пятьдесят в поперечнике, ровным и каменистым.

Кукше казалось, что он ступает по черепу неведомого существа, погребенного в болоте. На колья частокола были насажены головы волков, ветер трепал ошметки полуразложившейся плоти, распространяя страшное зловоние. Волки всматривались в Кукшу пустыми глазницами – безмолвные стражи гиблого места. От этих взглядов становилось не по себе. Ни одна живая тварь не должна пересечь круг, по которому разбросаны кости и внутренности каких-то животных, птичьи лапы, кабаньи клыки.

Задерживая дыхание, Кукша вошел в проем. Вдоль тропы, ведущей к избе, были уложены заячьи черепа – Зосима всегда был не чужд дешевого символизма. На небольшом колышке сидел, нахохлившись, привязанный за лапку одноглазый филин. Когда Кукша прошел рядом, птица забеспокоилась, принялась хлопать крыльями, вертеть головой.

Наконец он отодвинул медвежью шкуру и переступил порог. Воздух в жилище Отца Горечи был настолько спертым, что Кукша закашлялся. Ночь, из которой он только что пришел, показалась ему ярким днем, внутри царил мрак, как в колодце или бездонном омуте. Кукша на ощупь нашел волоковое оконце и отодвинул заслонку. Лунный свет чуть рассеял тьму, обрисовались предметы: напротив входа, в углу, возвышалась курная печь ульевидной формы, сложенная из небольших голышей, вдоль левой стены стояла широкая лавка, рядом с ней застыл здоровенный пень, играющий роль обеденного стола, на котором обосновалась деревянная плошка с водой. Столб, на котором Зосима делал зарубки, был едва различим и находился в полуметре от печи. За более чем десятилетие ничего не изменилось! Впрочем, за какой срок, еще надо выяснить.

Огонь очага позволял Зосиме разглядывать зарубки, но сейчас печь была холодна, как мертвец. Кукша опустился на колени и принялся считать на ощупь. Одна, вторая, третья… Вдруг за спиной послышалось сиплое дыхание. Кукша резко обернулся. На пороге стоял Зосима, отблеск лунного света лежал на его лице. На ногах Зосимы были заячьи поршни, оттого поганый старче ступал бесшумно.

– Как ты посмел вернуться, – закричал он, – ты, ничтожный червь, убирайся! Не то я раздавлю тебя!

На Зосиме была накидка из волчьих шкур, в руке поблескивал нож – на капище приносили жертву. Всем своим видом он должен был внушать страх, но Кукша чувствовал лишь брезгливость. Кукша посмотрел на перекошенное злобной гримасой лицо, на распахнутую волчью пасть прямо над его головой, на руку с ножом, которая напоминала куриную лапу, на дрожащие колени и… расхохотался. Это ничтожество просто не может быть тем, кто он есть, не может и не будет.

Одним прыжком он очутился рядом, выбил нож, с силой пнул в живот. Зосима отлетел к стене, охнув, сполз на пол.

– С каким бы удовольствием я выпустил из тебя кишки твоим же ножом, – прошипел Кукша, – но ты мне нужен живым.

Зосима попятился вдоль стены:

– Чего ты хочешь?

– Ты отдашь мне братство!

– Нет, нет, – замахал руками Зосима, – не видать тебе власти.

– Ты так думаешь?!

Кукша схватил старца за бороденку, потянул, заставив встать на четвереньки и доползти до пня. Потом выплеснул из плошки почти всю воду, оставив лишь на глоток, размял в пальцах какой-то кругляш, извлеченный из кармана, и бросил щепоть в посудину.

Кукша отпустил бороду и, схватив Зосиму за волосы, запрокинул ему голову назад, взглянул в глаза:

– Сам выпьешь или залить в тебя?

– Выпью, – прохрипел Зосима, и Кукша отпустил его.

Старик дрожащей рукой взял плошку, сделал глоток. Кукша ждал. Зелье, захваченное из будущего, подействует, когда сердце отсчитает двести ударов. Приготовленный для послушников братства Пасеки наркотик сослужит добрую службу и здесь. Превратит Зосиму в покорного барана, поможет внушить ему то, что хочет Кукша.

Наконец по телу Зосимы пробежала дрожь, голова принялась болтаться, как у тряпичной куклы. Кукша схватил его голову обеими руками и уставился в глаза.

– Твое тело стало моим телом, – шепотом проговорил Кукша, – твои глаза – моими глазами. Ты чувствуешь, видишь, слышишь то же, что и я. Ты стал мной, Кукшей. Зосима стар, час его близок. Великая Сила даровала Зосиме новое тело, теперь он стал Кукшей. Но паства об этом еще не знает. Ты отправишься на капище и скажешь, что Великий Дух выбрал Кукшу, что Кукша теперь – Отец Горечи. Ты понял меня, старик?