Царь муравьев - Андрей Плеханов Страница 15

Никак не ожидал, что моя гостья все еще не спит. Если она, также как я, была совой, ночной тварью, то именно в это время должна была спать безо всяких задних, а равно и передних ног. Я надеялся увидеть ее раскинувшейся на кровати, уставшей после ночных интернетовских трудов, бесчувственной, в сонной отключке, и все равно изумительно тонкой и красивой. Я не хотел до нее дотронуться, тронуть не хотел пальцем в тот ранноутренний час, увидеть лишь хотел, чтобы оставить вечный отпечаток на сетчатке, цветную фотографию на память. И по моему, мною же придуманному только что в душе сценарию, она должна была быть без одеяла – то ли вовсе забыть про него, то ли утерять его в процессе ночного брыканья длинными ножками, запинать и свалить одеяло грудой на пол.

Это чистейшей воды вуайеризм, то есть подглядывание, скажете вы, и окажетесь правы на триста процентов. Я люблю глазами, и уже в этом – полноценный мужик, потому что мужики, как известно, любят в первую очередь именно зрительными органами. Я люблю глазами, очень люблю, и Женя заслуживала того, чтобы ею услаждали зрение, больше всех остальных девушек, увиденных мною в жизни (а видел я девушек много, поверьте). Я уже видел Женю без одежды, но хотелось увидеть еще раз, потому что в тот момент она была больной, а сейчас, всего лишь через сутки, вдруг стала здоровой, и я уже забыл, какая она, и хотел вспомнить.

А случилось все наоборот – увидела голого меня она. Не совсем голого, вокруг бедер было обернуто полотенце. Оказывается, девушка вовсе не спала, она сидела перед монитором точно в такой же позе, в какой и вечером. Словно прошло всего пять минут, и не было ночи.

Она обернулась сразу, как я только открыл дверь, и сказала нежным своим голосочком:

– А, Дмитрий. Привет, входи.

Я зашел. Подлое полотенце сразу же попыталось свалиться, я едва успел придержать его рукой. Впрочем, Женю мой вид не смутил нисколько, более того, она уставилась на меня с определенным с интересом, даже, я бы сказал, оценивающе. А еще глубоко втянула воздух ноздрями, и, к удовольствию моему, не сморщилась недовольно. Вероятно, сравнивала меня с теми голыми мужиками, коих ей приходилось видеть прежде.

Я невольно втянул живот. Пузика у меня особого нет, к полноте не расположен, но все равно в тридцать шесть лет большинство мужчинок выглядят определенно хуже, чем в двадцать. Так устроена жизнь.

– Сколько ты весишь? – спросила она вдруг.

– Восемьдесят.

– Немало. А ведь совсем не толстый.

– Нужно, чтобы я был толстым?

– Ни за что! – фыркнула она. – Терпеть не могу жирных!

– А меня – можешь?

– Ты ничего… Восемьдесят кэгэ, и все – чистое мясо, никакого жира. Ты культурист, да? Качаешься?

– Плохо ты разбираешься в мужском мясе, – заявил я. – Если бы я был культуристом, при моем росте в сто восемьдесят я бы весил как минимум килограммов сто, а то и сто десять.

– У тебя отличные мышцы. Вообще, смотришься будь здоров, в одежде и не скажешь. Откуда такое?

Я хмыкнул. Она с детским удивлением обсуждала мою внешность, как будто в первый раз видела человека, занимающегося спортом.

– Вот, смотри, – я протянул руку, поднес ее к самому носу Жени. – Тебе это о чем-то говорит?

Слегка загорелая рука, костяшки выделяются на ней красными пятнами. «Кентос», типичные костяшки каратиста.

– Так, значит, ты драчун, Дмитрий? – Она покачала головой с некоторой задумчивостью. – Чем занимаешься? Карате, у-шу, айкидо?

– Вообще-то это бой без правил – смесь всего чего возможно, хотя больше самбо, чем бокса, – сказал я. – Но теперь я этим не занимаюсь, хирургу такое нельзя. Сломаешь палец, или хуже того, внутрисуставной перелом заработаешь, и конец головокружительной карьере нищего русского хирурга.

– А раньше почему занимался?

– Несколько лет я не работал в больнице.

– А кем работал?

– Так, бизнес… – туманно произнес я.

– А почему из бизнеса ушел?

– Жить захотелось.

– Понятно… Слушай, а сколько тебе лет?

– Тридцать шесть.

– Да? – Она удивленно округлила глаза. – По виду намного моложе. Лысеешь вот только сильно, и шерстка на груди седеть начала…

– Спасибо за комплимент. Ты тоже не выглядишь на свои двадцать восемь.

– Ну про меня-то понятно… – Она снова начала проговариваться, но вовремя спохватилась и замолчала.

– И что про тебя понятно?

– Ничего.

– Хватит конспирацию разводить! – разговор налаживался, и я снова принялся за следовательскую работу. – Мы уже выяснили, что подлизы выглядят моложе своего возраста.

– Ага, – безучастно произнесла она.

– А почему?

– По кочану.

– Не груби. Почему вас называют подлизами?

– Потому что они уроды.

– Кто уроды? Подлизы?

– Нет. Те, кто нас так называет.

– А кто вас так называет?

– Чистильщики.

Все вернулось на круги своя. Она начинает мне рассказывать то, что я уже и так знаю.

– А вы и вправду подлизываетесь?

– Еще как… – Она усмехнулась.

– А как это выглядит? Можно посмотреть?

– Хочешь, чтобы я к тебе подлизалась? – она кинула на меня странный взгляд, неприятный, не слишком подходящий ее ангельскому личику.

– Попробуй.

– Дим, не надо!

В первый раз она назвала меня Димой, а не Дмитрием, и можно было заликовать, и расценить это как шаг навстречу. Но интонация… Она произнесла свое «не надо» с такой внутренней болью, с таким отторжением, что я почти физически почувствовал, как ее ладони отталкивают меня. Сердце мое дало перебой, а щеки вспыхнули.

Словно неожиданная пощечина.

– Почему не надо? – пробормотал я голосом севшим, разочарованным, предательски выдающим мое неравнодушие к Жене.

– Нельзя. С тобой – нельзя.

– Почему?

– Я не могу тебе сказать. Извини…

Она опустила голову и закрыла лицо руками. Я оцепенело смотрел на нее. Сперва мне показалось, что она заплакала, и надежда на секунду ожила в моей душе – обнять, успокоить, прижать к себе, дотронуться губами до милого затылка, поцеловать в соленые от слез глаза, а дальше… И вдруг я понял, что она вовсе не плачет, просто не хочет видеть меня – пусть и накачанного, и не такого уж старого, но все равно неинтересного и мешающего. Мешающего сидеть за компьютером, смотреть в монитор, в миллион раз более привлекательный, чем моя персона. Просто сидит и ждет, когда я уйду.

Она была не такой, как все мои знакомые девушки. Совсем не такой, и я не мог понять – в чем.