Черное Таро - Андрей Николаев Страница 15

Все потеряно, кроме чести… и честь потеряна! Гром барабанов нарастал, давил, гнул к земле, захотелось зажать уши, повалиться на землю, чтобы не слышать, не видеть, не чувствовать ничего…

Грохот и крики ворвались в сон Корсакова. Приподнявшись на матрасеон ошалело огляделся.

Сквозь щели в забитых фанерой окнах, пробивались солнечные лучи, на полу от сгоревших свеч остались белесые лужицы, похожие на кляксы. Кто-то орал во дворе начальственным баритоном, не подбирая выражений…

— Я запалю этот змеюшник к чертовой матери с четырех сторон! Чтобы и следа не осталось! Где она?

За ширмой засуетились.

— Кто это разоряется? — спросил Корсаков.

Анюта, в одних трусиках, подбежала к окну и посмотрела сквозь щель во двор.

— Господи, это папа! Как он меня нашел?

— Что, родитель собственной персоной? — усмехнулся Корсаков. — Пришел вызволять дщерь непутевую из цепких лап наркоманов и извращенцев?

В дверь квартиры заколотили ногами.

— Открывай! Открывай, пока дверь не сломали!

— Что же делать, что делать-то? — Владик заметался по комнате, пытаясь на ходу натянуть джинсы.

— В окно прыгай, — посоветовал Корсаков, не вставая с матраса.

— В окно? — Лосев подскочил к окну, подергал фанеру, потом, опомнившись, возмущенно посмотрел на Игоря, — ты что, спятил? Буду я ноги ломать.

— Так и так сломают, — Корсаков пожал плечами.

— Не имеют права, — неуверенно возразил Владик.

— Ха, ты моего папашу не знаешь, — сказала Анюта.

— Что, крутой?

— Что есть, то есть, — вздохнув, подтвердила девушка.

Слышно было, как с грохотом слетела с петель дверь на лестницу.

— Где они?

Дверь в комнату распахнулась, ударив метнувшегося за ширму Лосева. Мужчина лет сорока с красным от ярости лицом, ураганом ворвался внутрь, дико огляделся. Он был в дорогом костюме с измазанным известкой рукавом — видно приложился к стене в подъезде. Очки в тонкой золотой оправе криво висели на мясистом коротком носу. Следом вбежали накачанные ребята — то ли охрана, то боевики, что, в сущности, одно и то же.

Мужчина отшвырнул ширму, она порхнула через всю комнату и накрыла все еще лежавшего на матрасе Корсакова. Лосев, в джинсах и кое-как застегнутой клетчатой рубашке, выступил вперед. Анюта, в трусиках и майке, жалась за его спиной.

— Это возмутительно, — дрожащим голосом начал Владик, — я не позволю…

Мужчина в очках вдруг сник и устало показал на него своим охранникам.

— Разберитесь.

Один из них, похожий на комод парень с татуированной шеей, всадил кулак Лосеву в живот, второй качок тут же огрел Владик по затылку и тот, сложившись пополам, рухнул на пол. Анюта бросилась вперед, вытянув пальцы и визжа, как сумасшедшая.

— Оставьте его, скоты.

Ее схватили за руки, стараясь держать крепко, но не причинять боли. Она извивалась, пыталась пнуть коленом, ударить головой.

— Прекрати немедленно, — сурово сказал мужчина, морщась от ее криков, — посмотри, на кого ты похожа, как ты себя ведешь?

— Это ты как себя ведешь? — завизжала Анюта, — ты думаешь, если денег вагон, то все можно?

— Не все, но почти, — назидательно подняв палец отозвался мужчина. — Уведите ее, а с этими я сейчас разберусь.

Анюта видимо хорошо знала, что в устах папочки значило обещание разобраться.

— Нет, не надо. Я пойду с тобой, только не трогай их. Они — художники.

— Вот этот художник? — папа подошел к лежащему на полу Владику и брезгливо тронул его носком ботинка, — встать! — неожиданно заорал он, багровея.

Лосев поднялся, опираясь рукой о стену. Лицо его было серым, изо рта текла слюна, дышал он с трудом, с всхлипом всасывая воздух.

— Нельзя ли потише? — попросил Корсаков, пытаясь выбраться из-под ширмы.

Папа, не обращая на него внимания, брезгливо взял Лосева за рубашку двумя пальцами и подтянул к себе.

— Это он художник? Это с ним ты спала? Или с обоими сразу? — он метнул косой взгляд в сторону ворочавшегося на матрасе Корсакова.

— Вы мне льстите, папа, — пробормотал Игорь, пытаясь завязать ботинки, — мои лучшие годы давно позади.

— Молчать! — рявкнул мужчина, и, обернувшись к дочери, спросил с горечью, — для этого я тебя кормил-поил, холил-лелеял? Ночей не спал…

— Бляди тебе спать не давали и рулетка, — Анюта, вывернувшись из рук телохранителей, бросилась к Владику. Ее снова поймали, оттащили к двери.

— …для того за границей училась, чтобы с патлатыми спидоносцами на помойке жить? — продолжал монолог папа.

Корсаков фыркнул — папа напомнил ему короля Лира в исполнении Юри Ярвета, когда тот обличал неблагодарных дочерей. Мужчина взглянул на него и дернул щекой — погоди, мол, и с тобой поговрим.

В дверях показался еще один мордоворот.

— Александр Александрович, там менты из местного отделения подъехали.

— Так заплати и пусть отваливают. Ну, что, пакостник, — папа брезгливо поглядел на Лосева, — как гадить, так мы первые, а как ответ держать — в кусты?

— Могу ответ… если угодно, я даже готов жениться на вашей дочери.

— Да-а? А моего согласия ты спросил? Родительского благословения ты спросил, змееныш помоечный?

— Я не понимаю, о чем вы, — слабо трепыхаясь в его руках, пролепетал Владик.

Корсаков скривился — Владик терял лицо, становясь похожим на нашкодившего кота, которого хозяин ухватил за шкирку.

— Сейчас поймешь, — Александр Александрович повлек за его рубашку на середину комнаты и, чуть отступив, скомандовал, — дай-ка ему еще, раз не понимает.

«Комод» резко выбросил кулак, приложив его Лосеву в глаз. Тот отлетел, влип в стену и сполз по ней, закатывая глаза.

— Подонки, убийцы, ненавижу, — закричала Анюта.

— Так, — удовлетворенно сказал Александр Александрович и обернулся к Корсакову, — ну, а ты кто такой? Тоже художник?

— Представьте себе, да.

— И что же мы рисуем?

— А вот, к примеру, — Игорь ткнул пальцем в портрет Анюты, висящий на стене.

Александр Александрович шагнул поближе. Корсаков увидел, как заходили желваки на его скулах. На портрете Анюта, обнаженная, сидела на полу по-турецки, в руках у нее горела свеча, трепетное пламя бросало резкие тени на ее тело, отражалось в зеленых глазах, смотревших из-под нахмуренных бровей. Александр Александрович пригнулся, разбирая подпись в углу холста.