Скверная кровь - Валерий Красников Страница 15

– И что же мне делать?

– Нам придётся вернуться в Ролон. Единственная моя надежда – найти господина, пока он ещё не уехал из города, и попытаться убедить его, что ты никому не причинишь вреда. Пока я этим занимаюсь, тебе придётся скрываться у своих друзей – городских нищих. Если ничего не получится, я посажу тебя на одну из лодок, которые перевозят товары к самому краю обжитых имперцами территорий, в тамошних лесах тебя не найдут, даже если пошлют на поиски солдат. Я дам тебе денег, сколько смогу. Но вернуться, Амадеус, ты уже не сможешь. Убийство имперца – это преступление, за которое для таких, как ты, прощения нет.

Разумеется, всё, что Пипус говорил, представлялось мне полнейшим бредом. Какой лес, какие эльфы, я не представлял, как буду жить среди них. Сунься я туда, вопрос будет лишь в том, кто сожрёт меня раньше: какой-нибудь хищник или друид-людоед. В большом городе я мог бы, по крайней мере, воровать еду. В Великом лесу я сам стану едой. Так я ему и сказал.

– Тогда отправляйся подальше в захолустье, где живут мирные эльфы. Ты ведь знаешь их язык. Эльфийских деревень сотни, укройся в одной из них.

Я промолчал, не желая усугублять страхи наставника собственным испугом, хотя понимал, что это тоже не выход. Я не чистокровный эльф, и ни в одной деревне меня не примут. Пипус какое-то время тоже молчал. А когда он внезапно остановил ослика и приблизил свой рот к моему уху, я почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

– Мне вообще не следовало воспитывать тебя. Мне не следовало пытаться помочь твоей матери. Это стоило мне карьеры, а теперь, возможно, будет стоить и жизни.

И снова я задал наставнику вопрос о своей матери, точнее, о матери Амадеуса. И почему старик-аристократ меня преследует? Но получил обычный, уже поднадоевший ответ:

– Неведение – твоя единственная надежда. И моя тоже. Нужно, чтобы ты мог честно заявить, что ничего не знаешь.

Однако мне казалось, что неведение – не такая уж надёжная защита. Скажем, сегодня меня защитило вовсе не незнание, а клинок бретёра – не вмешайся Рикус, я так и умер бы, пребывая в «спасительном» неведении.

Почти весь путь до столицы Пипус молчал. Он ничего не сказал, даже когда мы останавливались на ночлег, расположившись в кустах подальше от дороги. В часе ходьбы от Ролона наставник остановился.

– Дальше тебе можно двигаться только ночью, – заявил он. – В Ролон войдёшь с наступлением темноты и старайся не высовываться. И не вздумай пока сунуться к нищим, ни в коем случае. Если всё утрясется, я тебе сообщу.

– А как ты меня найдёшь?

Он щёлкнул костяшками пальцев меня по голове и прошипел:

– Ночью ты незаметно проберёшься в наш дом.

Когда я повернулся, чтобы уйти, Пипус внезапно крепко сжал меня в объятиях.

– Ты не сделал ничего, чтобы заслужить всё это, Амадеус. Ты виноват разве в том, что родился. – Потом он оттолкнул меня и попытался ладонями скрыть слёзы. И когда я направился в заросли кустарника, вдогонку мне полетели слова, которым суждено было преследовать меня до конца моих дней: – Будь осторожен, Амадеус! Запомни: если они тебя найдут, тебя уже ничего не спасёт!

Знал бы кто, как я устал прятаться, шарахаться от незнакомцев и чувствовать себя приговорённым из-за тайны, о которой мне ничего не было известно.

За предыдущую ночь мне удалось поспать всего пару часов, и поэтому, как только я лёг и моя голова коснулась земли, меня сморил сон.

Пробудился я в темноте от пения ночных птиц и шороха, производимого мелкими грызунами. И тут же моментально вспомнил о старике и его подручном. Походило на то, что в Ролоне ни тот, ни другой не живут, иначе я их знал бы. Очевидно, оба прибыли туда на чествование высокого чина из центра империи. А постоянно они проживают в каком-нибудь другом месте, например, в Клихе, где я в первый раз и встретился со стариком.

Я немного приободрился: ведь праздник закончился, а значит, старик, скорее всего, уже уехал из Ролона! Мне захотелось поскорее добраться в нашу с Пипусом берлогу. Надоело шастать невесть где, да и есть очень хотелось.

Дорога была безлюдной – по ночам в путь никто не трогался, а на ночлег в такой близости от города путники не останавливались. Лунный свет был достаточно ярок, и я побежал.

К тому времени, когда я добрался до Ролона, меня уже изгрыз волчий голод, а тут вдобавок ещё и резко похолодало. Поднявшийся сильный ветер трепал волосы, шляпу я потерял в реке, а теперь мог потерять и плащ. Придерживая его полы руками, я брёл по пустынным улицам.

Когда добрался к дому наставника, тучи заслонили луну, сделав ночь непроглядно чёрной. Порывы ветра буквально рвали мою одежду, вздымая больно кусавший лицо и руки песок.

– Пипус! – выкрикнул я, вбежав в помещение.

На столе горела одна-единственная свеча, большая часть комнаты тонула в сумраке, и я не сразу увидел, что, кроме моего воспитателя, там находятся Корин с парой подручных. Бедный Пипус сидел на табурете, руки его были связаны за спиной толстой пеньковой верёвкой. Кляп, сделанный из узла той же верёвки, затыкал лекарю рот; один из подручных крепко держал наставника, а сам Корин бил его тяжёлой свинцовой рукоятью своей плети. Мертвенно-бледное лицо Пипуса было залито кровью и искажено болью. Третий негодяй, очевидно, следил за дверью, потому что, как только я вошёл, захлопнул её и схватил меня.

Корин оставил наставника и направился ко мне, на ходу вынимая из ножен меч.

– Я закончу то, что начал в тот день, когда ты родился, – сказал он.

В этот миг Пипус вскочил, вывернулся из хватки держащего его человека и боднул того, словно разъярённый бык. Оба они упали на пол. Корин кинулся на меня, выставив клинок, но я увернулся, и он, проскочив мимо, споткнулся о своего товарища, отпустившего меня, едва имперец обнажил оружие. Они грохнулись вместе, и когда Корин поднялся, то обрушил свою ярость на первую подвернувшуюся мишень – совершенно беспомощного, со связанными за спиной руками и кляпом во рту Пипуса. Обеими руками подняв меч высоко над головой, имперец вогнал в живот лекаря острый клинок и громко воскликнул:

– Всё из-за тебя, тварь!

Предсмертный хрип прорвался сквозь верёвочный кляп. Пипус перекатился на спину, отчаянно ловивший воздух рот наполнился кровью, а глаза закатились так, что видны остались только белки. Всё это время Корин налегал на рукоять меча, проворачивая клинок в ране.

Я вырвался за дверь, слыша за своей спиной крики, но они ничего для меня не значили – не было ничего, кроме ярости приближавшегося ненастья и необходимости оторваться от преследователей. Красной тряпкой трепыхалось перед глазами полотнище с сообщением о неизбежности моей смерти. Но вскоре крики умолкли, и я остался один на один с чернотой ночи и завываниями ветра.

Мне пришлось укрыться в ночлежке столичных нищих, где я проспал до полудня. А когда выбрался из вороха старых одеял и вышел к большому столу, то увидел широко распахнутые глаза Клариссы, местной шлюхи.