Сила - Наоми Алдерман Страница 15

Нур смеется, велит Тунде отойти подальше от капота черного джипа у самых дверей. Улыбается широко и уверенно.

– Снимаешь?

– Да.

– Нам не разрешают водить машину, – говорит Нур. – Зато смотри, как мы умеем.

И кладет ладонь на капот. Щелк – поднимается крышка.

Нур посылает Тунде улыбку. Кладет руку на двигатель – расчетливо, возле аккумулятора.

Двигатель заводится. Машина оживает. Все пронзительнее, все громче двигатель стучит и скрежещет, вся машина рвется бежать прочь от Нур. А та смеется. Рев громче – двигатель стонет в агонии, – затем мощная взрывная перкуссия, ослепительный белый свет из блока цилиндров, и все плавится, коробится, течет на асфальт, источая масло и горячую сталь. Нур морщится, хватает Тунде за руку и кричит:

– Бежим! – прямо ему в ухо, и они бегут, мчатся через парковку, и Нур твердит: – Смотри, снимай, снимай! – И он оборачивается к джипу как раз в тот миг, когда горячий металл дотекает до топливопровода и все взлетает на воздух.

Очень громко, очень жарко, экран камеры на миг белеет, потом чернеет. А когда вновь появляется картинка, по центру экрана наступают девушки, и каждая подсвечена огнем, и у каждой в руках молния. Они ходят от машины к машине, заводят двигатели и сжигают блоки цилиндров до расплавленного жара. Кое-кто даже не трогает машины, бьет прямо из тела по невидимым линиям электропередачи, и все смеются.

Тунде переводит объектив вверх, на людей за окнами – у них-то там что? А там мужчины оттаскивают своих женщин от стекла. А там женщины передергивают плечами, сбрасывая мужские руки. Ни слова не говорят – что тут скажешь? Смотрят во все глаза. Прижимая ладони к стеклу. И тогда Тунде понимает, что эта штука заполонит весь мир, всё станет иначе, и радуется так, что от восторга кричит, гикает вместе со всеми среди огня.

В Манфухе, на юге города, им навстречу из недостроенного здания в костылях строительных лесов, высоко задрав руки, что-то выкрикивая – слов никто не понимает, – выходит пожилая эфиопка. Спина согбенна, плечи ссутулены, между лопатками горб. Нур берет ее ладонь обеими руками, а старуха смотрит – точно пациентка наблюдает за врачебной процедурой. Нур кладет два пальца ей на ладонь и показывает, как орудовать тем, что, вероятно, было в старухе всегда, многие годы ждало своего часа. Вот оно как, значит. Молодые женщины пробуждают это в старых, но отныне оно будет у всех женщин.

Когда эта нежная сила расшевеливает ток в нервах и связках, старуха плачет. На видео по ее лицу заметно, когда она чувствует: пробудилось. За душой у нее особо ничего нет. Крохотная искорка проскальзывает между ее пальцами и рукой Нур. Старухе лет восемьдесят, она искрит снова и снова, и слезы текут у нее по лицу. Она воздевает руки и завывает. Другие женщины подхватывают, и вопль наполняет улицу, наполняет город; вся страна (думает Тунде), должно быть, полнится этим радостным предостережением. Тунде здесь единственный мужчина, снимает только он. Эта революция – как будто его личное чудо, и она перевернет весь мир.

Тунде бродит с ними в ночи и продолжает снимать. На севере города они видят женщину в комнате на верхнем этаже, с зарешеченным окном. Женщина бросает записку сквозь решетку, Тунде далеко, не прочесть, но послание передается из уст в уста, по толпе идет волна. Женщины выламывают дверь, и Тунде тоже заходит и видит, что мужчина, который держал женщину под замком, прячется в кухонном шкафу. Толпа его даже не трогает – уводит женщину с собой, собирается, разрастается. На кампусе медицинского факультета им навстречу выбегает мужчина, палит из винтовки и орет по-арабски и по-английски, что они совершают преступление против своих господ. Успевает ранить трех женщин в руку или ногу, но остальные накатывают приливом. Что-то шкворчит, словно яичница жарится. Когда Тунде пролезает ближе и снимает, что случилось, мужчина совершенно неподвижен, а извилистые лозы отметин на лице и шее у него так густы, что черт почти не разглядеть.

В конце концов, перед рассветом, в толпе женщин, не выказывающих ни малейшей усталости, Нур берет Тунде за руку и ведет в квартиру, в комнату, в постель. Тут один друг живет, поясняет она, студент. Здесь живут шестеро. Но полгорода уже разбежалось, в квартире пусто. Электричество отрубилось. Нур зажигает искру в ладони, освещает дорогу и, вот так горя, снимает с Тунде куртку, стягивает рубашку через голову. Смотрит на его тело, как вначале – открыто и голодно. Целует его.

– Я этого раньше не делала, – говорит она; он отвечает, что у него та же история, и не стыдится.

Она кладет ладонь ему на грудь.

– Я свободная женщина, – говорит она.

Он чувствует. Какой восторг. На улицах по-прежнему крики, и треск, и временами пальба. А здесь, в спальне, оклеенной плакатами с поп-певцами и кинозвездами, их телам тепло друг с другом. Нур расстегивает на Тунде джинсы, и он из них выпрастывается; она не торопится; он чувствует, как гудит ее пасма. Ему страшно, он возбужден; все перепуталось и сплелось, как в его фантазиях.

– Ты хороший, – говорит она. – Ты красивый.

Она тылом ладони проводит по редкой шерсти у него на груди. Выпускает крохотную искорку, и та пощипывает его за кончики волосков и слабо светится. Приятно. Когда Нур касается его, каждая линия его тела проступает четче, словно прежде Тунде на самом деле и не было.

Он хочет внутрь нее – тело уже командует, как действовать, как двигаться дальше, как взять ее за плечи, уложить на постель, слиться с нею. Но порывы тела противоречивы: страх не уступает страсти, физическая боль не слабее желания. Тунде замирает, вожделея и не вожделея. Пусть темп задает она.

Это длится долго и получается хорошо. Нур показывает ему, что делать ртом и пальцами. Когда она седлает его, потея и вскрикивая, в Эр-Рияде уже встало солнце нового дня. А кончая и теряя власть над собой, Нур бьет разрядом Тунде по ягодицам и в пах, но наслаждение такое, что боли он почти не чувствует.

Позже, ближе к вечеру, в город отряжают мужчин на вертолетах, солдат с винтовками и боевыми патронами. Женщины дают отпор, и Тунде снимает. Сколько их – их множество, и они в ярости. Несколько женщин гибнут, но остальные от этого лишь ожесточаются, и какой солдат способен стрелять вечно, кося женщин шеренгу за шеренгой? Женщины плавят бойки в винтовках, коротят электронику в БТР. И счастливы.

– Блаженство – на заре той быть живым, – говорит Тунде за кадром в своем репортаже, поскольку успел почитать про революции, – однако молодым быть – рай земной ^[8].

Двенадцать дней спустя правительство низложено. О том, кто убил короля Салмана, ходят так и не подтвержденные слухи. Одни говорят – родня, другие – израильский киллер, а третьи перешептываются, что это, мол, одна горничная – годами верно служила во дворце, почуяла силу в пальцах и больше не смогла сдерживать себя.