Волчье солнышко - Александр Бушков Страница 143

Этого было достаточно. В Сибирь помчались для сыска гвардиикапитан-поручик Федор Ушаков (впоследствии генерал, отец известного русскогофлотоводца), поручик Суворов с командой. Баркас с князем Иваном и прочими ушелв Тобольск, куда уже свозили остальных Долгоруких.

В те времена непременной принадлежностью всякого допросасчитались дыба, кнут, горящие веники и другие орудия, описывать кои нет особойохоты. Просидев год в тобольских подземных казематах, изломанный пытками Иван вконце концов не только подтвердил тишинские показания, но и рассказал о том,что знали лишь несколько человек, – о тех самых двух фальшивых завещанияхПетра II. Это был конец.

12 ноября 1739 года именным императорским указом былообъявлено, что несколькими днями ранее в Новгороде состоялась казньгосударственных преступников. Колесованию и вслед за тем отрубанию головыподвергнут князь Иван Алексеевич Долгорукий, тридцати одного года от роду.Отсечены головы Василию Лукичу, Сергею и Ивану Григорьевичам, под строгойохраной содержатся в ссылке Василий и Михаил Владимировичи (выкрутившиеся издесь, наименее потерпевшие из всей фамилии). По дошедшим до нас свидетельствамсовременников, князь Иван вел себя мужественно, насколько это было возможно.

Согласно указу Долгорукие, и Иван в том числе, обвинялись втом, что в сговоре с другими хотели низвергнуть Бирона и возвести на престолЕлизавету. Можно сказать с полной уверенностью, что действительности это несоответствует, – достоверно известно, что Иван наговорил много нелестногои о Елизавете, считая и ее виновницей своих злоключений, утверждал, чтоЕлизавета будто бы мстит ему за то, что он хотел упрятать ее в монастырь,употреблял на ее счет ядреное русское существительное, нелестно характеризующееее моральный облик…

Ивану не хватило одиннадцати месяцев! 17 октября 1740 годаАнна Иоанновна умерла. Взошедшая на престол правительница Анна Леопольдовна, неимевшая ровным счетом никаких приверженцев, спешила завоевать таковых и по этойпричине, желая прослыть голубиной душой, распорядилась вернуть всех опальных.Василий и Михаил Владимировичи Долгорукие восстановлены в прежних чинах, причемфельдмаршал сделан президентом Военной коллегии. Возвращены и прочие уцелевшиеДолгорукие. Княгине Наталье Борисовне, двадцати восьми лет от роду, изотписанного в казну имения свекра Алексея Григорьевича высочайше пожалованосело Старое Никольское с деревнями в Вологодском уезде. Канцелярист Осип Тишинс треском из родимой канцелярии вышвырнут, и приказано ему отныне нагосударственной службе не быть (что дает повод и предположить, что егопоказания были то ли насквозь ложными, то ли преувеличенными и к действительностиимевшей место ругани князя Ивана в адрес Анны отношения не имевшими).Фельдмаршал Миних арестовал Бирона, и многочисленные государственныепреступники, томившиеся на нетронутых Макаровьми телятами пастбищах, оказалисьневинно претерпевшими страдальцами и подлежали полному восстановлению в правах.

Однако сии скороспелые милости Анне Леопольдовне не помогли…

1741: лейб-компания

В ночь на 25 ноября скрипел снег под торопливыми шагами итрещала под ножами кожа – ворвавшись в дворцовую кордегардию, гвардейцыраспарывали барабаны, чтобы стража ненароком не забила тревогу. ЦаревнаЕлизавета Петровна, в кирасе поверх платья, явилась в казармы Преображенскогополка. Напомнила гвардейцам, чья она дочь, и во главе трехсот штыков выступила.Младенец-император Иоанн свергнут, правительница Анна Леопольдовна арестована.

Никакого ропота сие событие не вызвало, наоборот, имеломесто повсеместное ликование – все сословия страны были ожесточены противиноземного засилья. Дальнейшее двадцатилетие будет протекать под лозунгом: «Анельзя ли этого немца заменить русским?»

Итак? Все триста человек, унтера и рядовые, пожалованыпотомственным дворянством, землями и крестьянами и наименованы лейб-компанией сприсвоением особенной военной формы. Офицеры и солдаты гвардейских, а такжеИнгерманладского и Астраханского полков щедро награждены деньгами. Пожалованыордена Андрея Первозванного и золотые цепи к орденам. При дворе взяли силуновые люди, шагавшие в ту ночь за санями Елизаветы, – Михаил и РоманВоронцовы, Петр и Александр Шуваловы, будущий гетман Алексей Разумовский,князья Черкасский, Куракин, Трубецкой и прочие. Что касается простого народа,он не получил ровным счетом ничего.

Наталья Борисовна Долгорукая еще несколько раз появилась придворе. Рассказывают, что в красоте она не потеряла, стала даже ещепривлекательнее, молодая зрелая женщина, вот только в глазах появилось новоевыражение, от которого окружающие чувствовали то ли смутную горечь, то ливнутреннее неудобство, неизвестно к чему относящееся.

Потом она ушла в монастырь. Рассказывают еще, что перед этимбросила в реку обручальное кольцо.

Золотой ободок булькнул и исчез в серой непроглядной воде.Вокруг кипела новая жизнь, блистали другие имена и другие дела, появилисьдругие книги и модные фасоны платьев, и никого, в общем-то, не интересовало,что же произошло десять лет назад, – стремились поскорее забытьбироновщину, а то, что было до Анны, вообще казалось нынешним молодым древнейисторией. Вроде Ивана Грозного. Ее время ушло, и свою жизнь она считала конченой– из-за того, что произошло 8 ноября 1739 года на эшафоте у Скудельничьегокладбища для бедных, что под Новгородом. Но она ни о чем не жалела, взамужестве не раскаивалась и другой судьбы не хотела – ее собственные слова.

Ворота монастыря захлопнулись.

…Поручик Голенищев, участник миниховских крымских походов,по причине естественной в боях убыли офицерства дослужился до штабс-капитана, атам и до полного капитана. Не единожды был ранен. Поручик Щербатов,находившийся в местах, где возможностей для производства почти не имелось,остался в прежнем звании. Также получил несколько ранений. Когда заработаламашина по возвращению ссыльных, в шестерни оной попали и они оба и встретилисьвесной в Санкт-Петербурге восстановленными в гвардии и получившими некоторое денежноенаграждение. Одной из свежих столичных новостей, кои они жадно глотали, былуход в монастырь княгини Долгорукой.

Австерия на Мойке, как ни удивительно, оказалась в полнойсохранности – питейные заведения вообще обладают завидной способностьюпротивостоять до поры до времени разрушительным переменам. Хозяин, правда, былдругой, – как выяснилось путем его опроса, старый, Фома Овсеевич, лет пятьназад брякнул нечто, расцененное Тайной канцелярией как государственноепреступление. Где закопан, неизвестно. А может быть, просто не успел покадошагать до Санкт-Петербурга из Енисейской губернии.

Водка пилась нехотя, и что-то все не находилось нужных слов.

– А помнишь, Степа, как немцеву корову в ботфортыобували? – спросил Голенищев.

Щербатов улыбнулся вяло – все это было далеко, настолько,что словно и не с ними произошло, а с кем-то совершенно другим. Между прежним инынешним лежало без малого двенадцать лет, за кои они успели проникнуться всейсложностью и серьезностью человеческого бытия, жизни на грешной земле. Имподходило к сорока, и все вроде бы в жизни было, но в то же время чего-товажного и не было, и в чем сие важное заключалось, доподлинно неизвестно.