Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов Страница 14

— Как куда, Густа — тревога же! — шепот уже мужской, извиняющийся.

— Да забудь ты про эти полковые тревоги, ты ведь уже переведен, с повышением на дивизию!

— Что ты, что ты, Густа! Я ведь коммунист! А вдруг нашим в полку надо чем помочь? Ну, солнышко, я пошел…

Да провались ты со своими коммунистами… для них у тебя всегда время есть… только для жены и ребенка тебя никогда нет дома… — и женские злые слезы в подушку.

Расстрелянный в спину полковой комиссар лежит у порога собственного дома, и в его широко раскрытых глазах навек застыли горькая обида и безмерное удивление… рядом с ним лежат убитые жена командира и его маленький сын, крепко прижимающий к груди плюшевого мишку…

21 июня 1941 года. 23 часа 33 минуты.

Грузовой двор вокзала «Брест»

Вот они, кроваво-сталинские опричники, за работой! Вершат, не иначе, какое-то страшное, чудовищное злодейство!

У товарного вагона — зловещий «черный ворон», в роли которого выступает обыкновенный ГаЗ-фургончик, с вполне мирной надписью «Хлеб». В кузове машины несколько бойцов из 60-го железнодорожного полка НКВД, они с размаху закидывают в вагон тяжелые брезентовые мешки…

Наконец, машина пустеет.

Сержант Турсунбаев, утерев пот, подзывает одного из бойцов.

— Ну, Сергеев, давай… — устало говорит ему Турсунбаев. — Полезай в вагон, принимай груз под охрану!

Сергеев, обиженно:

— А почему всегда я? На вагоны лазать — я, груз охранять — опять я… Вы тут с нарушителями сражаться будете, а я? — обиженно говорит Сергеев. — Что я, рыжий, что ли?

В темноте не видно, но боец действительно — не только рыжий, но и конопатый…

— А-аттставить разговорчики! — грозно рявкает Турсунбаев. — Короче, сейчас толкач подгонит вагон к поезду, поедешь на Восток. Сдашь там груз… ну хоть кому-нибудь. Удачи тебе, боец! [15]

21 июня 1941 года. 23 часа 34 минуты.

Подвал Управления НКВД — НКГБ по Бресту и Брестской области (размещались они в одном здании, только вход с разных подъездов)

А вот это — действительно ТРАГЕДИЯ!

Оперуполномоченный Лерман занимается тяжелым, грязным, но, увы, необходимым, ввиду ожидаемого нападения, делом… Со времен Дзержинского повелось — кто следствие вел, тот и приговор исполняет…

— Ну, ну же, пан Поносенко… Ну не надо так переживать! Вообще, мы вас не собираемся убивать, а только исполняем решение Военного трибунала… Ну же, ну утешьтесь — все мы смертны… все когда-нибудь помрем… А от пули в основание черепа — помирать легко и быстро, раз — и готово, как зубик вырвать, чик — и нету! То ли дело, мой дядя Йося помирал от рака простаты — вот помучился, бедняга… А дедушка мой, которого петлюровцы на двери синагоги в Бердичеве распяли, — тот вообще помирал пять дней, и напоследок аж хохму выдал — отлично, говорит, теперь понимаю Иешуа Га-Ноцри, но убеждений его все равно не разделяю!

БАХ!

— Вот и все, пан Поносенко, а вы боялись… Быстро и чисто, только ножками задрыгал… Кто у нас следующий по списку? Болфу, румынский шпион? Давай исполним и Болфу… [16]

21 июня 1941 года. 23 часа 35 минут.

Москва. Наркомат Обороны. Кабинет Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко

В кабинете сам Тимошенко, начальник Генерального штаба генерал армии Жуков, срочно вызванные Нарком ВМФ адмирал Кузнецов и начальник штаба ВМФ контр-адмирал Алафузов.

Жуков показывает Кузнецову телеграмму о возможном нападении Германии.

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие? — решительно спрашивает Кузнецов.

— Да. Разрешено! — секунду помедлив, отвечает Жуков.

Кузнецов рывком оборачивается к Алафузову:

— Бегом отправляйтесь в штаб и немедленно объявляйте всем флотам и флотилиям готовность НОМЕР ОДИН. В первую очередь ПИНСКОЙ ВОЕННОЙ ФЛОТИЛИИ!!!

Москва… В сером сумраке самой короткой ночи по улице стремительно бежит адмирал в белом кителе… В мирное время — зрелище нелепое, а в военное — страшное… [17]

21 июня 1941 года. 23 часа 46 минут.

Пинск. Штаб Пинской речной флотилии

— Есть, ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН! — отвечает в телефонную трубку дежурный по штабу капитан-лейтенант Коробец.

Он подходит к стене, на которой висит застекленный, опечатанный особистом ящик, обматывает кулак носовым платком.

Вздыхает, и с короткого размаху, с плеча — бьет. С печальным звоном осыпается разбитое стекло, и Коробец решительно нажимает ту самую, БОЛЬШУЮ красную кнопку.

Над базой вздымается грозный звук ревуна флотского «алярма».

На мониторах и канонерских лодках в ответ — рвут душу «колокола громкого боя».

Топот тяжеленных матросских ботинок-говнодавов по дощатым пирсам…

Поднявшиеся к светлеющему на востоке небу тонкие стволы зенитных автоматов.

Разматываются шланги, вскрываются склады. Свежий речной воздух наполняется запахами солярки и керосина, пропитавшего ветошь, которым матросы-снарядные протирают сейчас доставаемые из серо-голубых, «шаровых» флотских ящиков унитары.

Корабли спешно принимают топливо и боекомплект. Над низкими и широкими трубами появляются первые дымки проворачиваемых корабельных машин.

Стоя у карты с оперативной обстановкой и глядя на бумажный значок в виде красного конуса, пришпиленного на тонком синем среди густо-зеленого, капитан-лейтенант спрашивает у старшины-планшетиста: